Они не знали одного: я стал Сруном только тогда, когда в наши стены встроили камеры. Когда незнакомцы с микрофонами сделали проверку звука и убедились, что смогут в мельчайших деталях записать происходящее. Только когда я стал поводом для развлечения. До этого я был просто злым, запутавшимся ребенком и иногда становился жестоким. В основном страдали гипсовые стенки… и Таша. Если бы я мог присвоить дому, где я рос, почтовое сокращение, это было бы «НЧ». Да, я был злым. Бывал бешеным. Разъяренным. Неуправляемым. Но только потому, что все вокруг было Нечестно. Почтовое обозначение НЧ. Индекс ????? (индекс Нечестно, скорее всего, меняется каждые пять секунд, не стоит даже пытаться его узнавать). Я не помню ни дня, когда мне не хотелось бы крушить все вокруг в бессознательной детской ярости. Я никогда не бил Лизи или родителей. Но родители и Лизи никогда не заставляли меня их бить. В отличие от стен, мебели, дверей и Таши.
Я с самой первой встречи с ТелеТётей не верил, что она настоящая няня. Она выглядела и вела себя совершенно неубедительно. От ее волос разило шоу-бизнесом – такие прически можно встретить на красной дорожке перед первым показом какого-нибудь фильма. Она была худой. Вернее даже костлявой. Она всегда одевалась как на свадьбу. Она никогда не улыбалась и не излучала тепла. Она как будто… играла. Нам послали поддельную няню. Став постарше, я узнал, что так и было. На самом деле ТелеТётю звали Лэйни Черч, а совсем на самом деле – Элизабет Харриэт Смолпис, она выросла в маленьком городке на юге Англии и с пяти лет мечтала пробиться в Голливуд. Сначала она снималась в рекламе, потом она некоторое время подрабатывала в Айове ведущей метеорологической сводки – притворялась, что знает что-то о погоде, хотя не знала ничего. А еще у нее был очень убедительный айовский акцент. Но известность ей принесла роль ТелеТёти.
Кроме поддельной няни была еще и настоящая, не такая показушная. Ей не разрешали с нами общаться, но иногда она мне подмигивала. Она объясняла поддельной няне, как лучше играть. Я с ума сходил от такого порядка. Помню, как я сидел, смотрел за их приготовлениями и гадал, как можно показать миру, насколько в моей жизни все вверх дном.
Полчаса пообщавшись с гримером, ТелеТётя влезла в костюм и образ и зашла в гостиную, где уже ждала ее вся моя семья. Няня хлопнула в ладоши и посмотрела на троих детей. Мне было пять, Лизи семь, а Таше почти одиннадцать. Потом няня начала говорить, смотря только на меня:
– Твои родители позвали меня, потому что вашей семье нужна моя помощь. – Она замолчала и посмотрела на свое отражение в экране телевизора. – Твоя мама говорит, что вы все время ссоритесь, и такое поведение неприемлемо. – Чтобы полностью представить себе ТелеТётю, нужно вспомнить ее сильный британский акцент. Она глотала «р». «Неприемлемо» звучало как «непи-иемлема». – Похоже, в этом доме не хватает трех шагов к успеху. Для начала чуточку дисциплины, как в старые добрые времена. Джеральд, ты знаешь, что это значит?
Режиссер сказал мне помотать головой, и я помотал. Я изо всех сил старался не смотреть в камеры, поэтому первую сцену снимали в три дубля. Как может пятилетний ребенок не смотреть в камеру, если она прямо перед его носом?
– Это значит, – говорила няня, – что у нас начнется совершенно другая жизнь. И вы станете совершенно новой семьей, просто как «раз, два, три»…
ТелеТётя пришла всего на день, а потом ее операторы просто снимали, как мы причиняем друг другу вред. Потом, через две недели, она пришла и на основе отснятого материала решила, кто прав, кто виноват, кого стоит «хо-ошенька» наказать, а кому нужно рассказать, что такое ответственное поведение. Она научила родителей сажать нашкодивших детей на стул в углу и распределять время на экране. Они составляли расписание из строк, столбцов и наклеек (у девочек были наклейки с кошками, у меня – с собаками). Сама няня в составлении расписания не участвовала, потому что у нее был слишком сложный маникюр и составление таблиц не входило в ее контракт.
– Вообще-то, воспитывать ваших детей – не моя работа, – сказала она маме с папой. – А ваша.
Камеры не фиксировали, что все, что заставляло нас причинять друг другу вред, происходило за закрытыми дверьми и вне досягаемости микрофонов. Поэтому няня (вернее, обе няни) видела только часть картины. Обычно – как кто-то из нас с Лизи бежит за Ташей и хочет ее ударить. Или то, как я сижу на кухонном столе и гажу – клип, набравший больше просмотров, чем все шоу. Я сел на стол после того, как ТелеТётя отобрала у меня геймбой за то, что я устроил истерику. Так я сделал кучу в первый, но далеко не последний раз.
Остаток дня я провел в своей комнате, а потом няня спросила:
– Ты знаешь, что какать где-нибудь кроме туалета грязно?
Я кивнул, но слово «грязно» засело у меня в голове. Так сказала мама, когда в три года я случайно обкакался в ванне:
– Зачем ты это сделал? – спросила мама. – Это же так грязно!