Парень из реалити-шоу (ЛП)

– Вот и все, Джеральд. Похоже, они уезжают. Нам придется вернуть им эту кучу денег. – Я развел руками. – Джеральд, нам нужны эти деньги! – она начала трясти меня. – Ты должен извиниться! Нам осталось отснять всего несколько сцен. Ты должен!

– Я никому ничего не должен, – ответил я.

Она схватила меня за плечи и так сжала, что синяки держались несколько недель:

– Ты попросишь прощения, а потом до вечера не выйдешь из комнаты.

Мы вышли из комнаты – мама все еще сжимала правой рукой мое правое плечо – и пошли искать ТелеТётю. Операторы и техники швыряли оборудование в стоящие у въезда на наш участок фургоны. Мама поймала выходящего из дома режиссера:

– Дайте нам еще один шанс!

– Мы достаточно отсняли.

– Но он все еще ненормальный! – воскликнула мама.

Режиссер засмеялся. Отсмеявшись, он посмотрел мне в лицо:

– А это уже ваши проблемы.

Я помню, как смотрел на режиссера, на его блестящую обувь и знал, что она куплена ценой моих страданий. В голове пронеслись мамины слова: «Джеральд, нам нужны эти деньги!»

Из фургона с оборудованием показалась ТелеТётя. Мама подтащила меня к ней и спросила:

– Что ты должен сказать?

– Идите в жопу! – ответил я.

Мама стиснула мое плечо изо всех сил. ТелеТётя Элизабет Хэрриет Смолпис наклонилась ко мне, не отнимая от носа пакета со льдом:

– Буду а-ада, если напишешь мне из тю-уймы, – потом залезла в машину и закрыла дверь.

Мама так сильно сжимала мою руку, что она затекла и ее начало покалывать. Мама втащила меня домой, и мы впятером смотрели, как оборудование исчезает из дома, с участка и с дороги. Все заняло минут десять. Мама все это время не отпускала моей руки.

– Роб сказал, что деньги можем оставить себе, – заметил папа. – Это уже кое-что.

Таша сверлила меня взглядом, пока я не поднял на нее глаз.

– Извинись перед сестрой! – приказала мама. – Немедленною

– Прости, Таша, – сказал я, потому что все закончилось.

Кукла Таши потеряла всякий вид. Ее комнату надо было отмывать от дерьма. Я сделал свою работу. Потом я ушел в комнату и прилег поспать. Я спал десять лет. Тот Джеральд, который отказывался плясать под чужую дудку, десять лет спал. Тот Джеральд, который сам решает, как ему жить, снова проснулся. Доброе утро. Как спалось?

========== 52. ==========

Ханна водит как маньяк-убийца. Когда мы проехали Вашингтон и я слишком устал, чтобы ехать дальше, я спросил, есть ли у нее права. Ханна так сильно шлепнула меня по руке, что она до сих пор болит.

– Я придумала первое требование, – говорит она. – Я требую, чтобы меня перестали недооценивать!

– Как-то неконкретно для записки похитителей.

Она снова шлепает меня по руке. Мне неприятно, что она может вот так просто меня бить.

– Ну правда же! – настаиваю я.

– Спи уже, а? Проедем по городу и зайдем куда-нибудь поесть. Если ты, конечно, не собираешься питаться салатом до завтра.

Я ложусь головой на ее кофту – как будто сунул нос в гору ягод – и размышляю о списке требований. Рука все еще болит от ее ударов, странное ощущение. Видимо, придется сказать ей, чтобы больше так не делала. «Я требую, чтобы меня больше не били. Даже в шутку».

Я просыпаюсь от того, что в кармане звонит телефон. Папа. Я пропускаю вызов. Смотрю на время и понимаю, что мы с Ханной опоздали на работу. С Бет, конечно, некрасиво вышло. Надо было хоть позвонить и сказать… что мы похищаем друг друга. Звучит как полный бред.

– Добро пожаловать в Северную Каролину, юный циркач, – приветствует меня Ханна. – Спишь как труп. Кто звонил?

– Папа.

– Я несколько часов назад телефон выключила.

– Может, остановимся где-нибудь, выпьем кофе? Или поедим?

– Любишь крабов?

– Ага, – я киваю.

– Значит, если верить рекламе, мы вот-вот попадем на небеса.

Я тянусь к ее огромному стакану из-под кофе и встряхиваю его, проверяя, не осталось ли чего.

– Он остыл, – замечает Ханна. Я опрокидываю остатки кофе, как коктейль.

– И с осадком, – киваю я. – Подстава.

– Ага.

– Зато проснулся, – замечаю я, поднимаю спинку кресла и делаю глубокий вдох.

– Может, нас уже объявили в розыск и теперь нас будут узнавать.

– Знаем, проходили. Хреново, поверь.

«Лачуга с крабами: два по цене одного» оказывается настоящей лачугой. При желании мы можем сидеть там круглые сутки и заказывать две крабовые ноги по цене одной безо всяких ограничений. Во всяком случае, так утверждает парень в фартуке за стойкой. Никаких ограничений. Мы делаем заказ. Ханна берет к ним кукурузные шарики и заявляет, что, когда я впервые попробую их, моя жизни не будет прежней. Она сидит рядом и смотрит, как я пробую, поэтому я делаю вид, что в полном восторге, чтобы она была довольна. Нет, это вкусно. Очень вкусно. Но в моей жизни все по-старому. «Добро пожаловать в жизнь Сруна».

– Можно тебя кое о чем попросить? – спрашиваю я. Ханна кивает, жуя свой кукурузный шарик. – Я понимаю, что для тебя это нормально, круто и так далее, но можешь меня больше не бить? – Я тру руку, чтобы она поняла, на что я намекаю.

– Ой, да ладно, это же весело! – отмахивается она. «Я требую, чтобы никто не решал за меня, что весело, а что нет».

Я серьезно смотрю на нее: