Парень из реалити-шоу (ЛП)

– Вот блин. Прости.

– Куда ты пропадаешь? – спрашивает Ханна.

– Не знаю, туда же, куда и обычно. В очень крутое место. – «Нельзя рассказывать Ханне про Белоснежку и синюю птицу».

– И что там есть крутого?

– Там нет Таши, – отвечаю я. – А еще там много мороженого. И трапеция.

Мы оба смеемся, и я не могу отделаться от ощущения, что мне снова удалось отшутиться от чего-то важного. «Я требую прекращать отшучиваться».

Я беру еще один кукурузный шарик и отправляю его в рот. Жуя, я размышляю, насколько же чокнутой должна быть моя мама. «У мамы винтика в голове не хватает». Я секунду сочувствую ей. «Охренеть. Мама достойна сочувствия». Может быть, кукурузные шарики правда меняют жизнь.

========== 53. ==========

Мы едем на юг. Я проверяю телефон: Джо-младший все еще не отвечает. Я знаю только название города – Бонифэй, Флорида – и надеюсь, что в крайнем случае могу заглянуть в телефонную книгу. Отыскать цирк в городе его постоянного обитания должно быть несложно.

Большую часть времени мы слушаем музыку, а время от времени Ханна приглушает ее и требует, чтобы я пустил ее за руль, или задает вопросы. После нашей глупой попытки написать список требований она только и делает, что ищет обходные пути вокруг третьего правила.

– Насчет моей мамы, – начинаю я где-то на границе с Южной Каролиной. – И насчет Таши…

Я не знаю, что говорить дальше.

– Да? – переспрашивает Ханна?

– Ну… было ли тебе как зрителю понятно, что с нами что-то не так? Когда… когда ты смотрела?

– О да.

– Ты видела, что Таша чокнутая?

– Еще как. Столько пассивной агрессии! Дурак бы не заметил, – отвечает она. – Блин, это же Schadenfreude в чистом виде. Думаю, большинство смотрело шоу, просто чтобы порадоваться, что им не так плохо живется.

– Шаден… чего?

– Шаденфройде, – объясняет Ханна, – это когда люди получают удовольствие при виде чужих страданий или унижения. Термин такой в психологии.

– Ой.

Боже. Я понятия не имел, а для того, что преследует меня всю жизнь, есть даже психологический термин! Чувствую себя астматиком, которому до его семнадцатилетия никто не объяснял, что его проблемы с дыханием как-то называется.

– Это немецкое слово.

– Я догадался. – Я запинаюсь: – А по маме тоже было видно, что она того?

– Не знаю. Никогда не задумывалась, – отвечает Ханна. – А она того?

Я вздыхаю:

– В общем-то да.

– Мы же нарушаем третье правило? – уточняет Ханна.

Я не спускаю глаз с дороги и секунду раздумываю.

– Очень много вырезали, – произношу я. – Ну, из шоу. Ты видела только то, что тебе позволили увидеть.

– Много вырезали?

– Ну, считай почти все. – Все важное уж точно.

Мы некоторое время молчим. Потом я спрашиваю:

– Таша правда выглядела ненормальной? По-моему, они почти этого не показали.

– Ладно, если честно, ничего совсем ужасного она там не делала. Главным героем шоу, вообще-то, был ты. Ну знаешь, ты был главной звездой.

– Прекрасно.

– Я ведь не сказала ничего нового?

– Нет, но все равно. Звучит фигово. – Моя жизнь, вот что фигово звучит.

Я пустил Ханну за руль, посмотрел по карте и понял, что Бонифэй, Флорида, расположен в Техасском выступе. Мы свернули с I-95 и поехали на запад. На западе Южной Каролины мы нашли мотель. Джо-младший молчал как партизан.

Папа три раза пытался позвонить, но сообщение написал только в первый раз. Прочитав это сообщение, я вдруг почувствовал, что наш план может сработать – что если похитить друг друга и выдвинуть требования, что-то может поменяться. Разве не этому учила меня ТелеТётя? Разве не так надо воспитывать в детях ответственность? Нужно требовать образцового поведения. Если они не слушаются, наказывать. Я повел себя так, как положено ответственному родителю… с собственными мамой и папой. «Я требую наказать их».

После папиного сообщения мне кажется, что это может сработать. Он написал: «Джеральд, мы со всем разберемся. Как скажешь, так и сделаем».

А ведь я еще даже списка не посылал. Папа не знает, что я в каком-то мотеле в Южной Каролине и скоро впервые со вчерашнего утра приму душ. Он не знает, что прошлым вечером меня хорошо побили в его собственной гостиной. Он не знает, что вся моя жизнь – череда поражений, которые могли бы стать победами: «Приедет ТелеТётя! Мы спасены! Облом. Я нравлюсь Ханне! Я спасен! Облом. Мы сбежим с цирком! Я спасен! Облом».

– Джеральд?

Я слышу, как Ханна меня окликает, но продолжаю тупо смотреть в окно мотеля и размышлять. «Мы со всем разберемся. Как скажешь, так и будет».

– Джеральд?

– Да?

– Хочешь, примем душ вдвоем?

Я перевожу глаза на Ханну. Она полностью раздета. Я не знаю, что сказать, поэтому просто сижу и пялюсь. И, как бы стремно это ни звучало, не могу перестать думать про Ташу, папу и свою жизнь. Как Ханне удается просто стоять рядом голой и не думать о своей семье и запчастях от машин? Она что, робот? Или это я слишком много думаю? «Ханна, я требую знать, робот ты или нет».

– Джеральд?