Парень с большим именем

Есть у Ерошки близ Денежкина камня потайной уголок, никому он не известен, даже Антипке. В праздники, в ненастные дни убегает туда парень и готовит там одну штучку, готовит последний удар Аверьяну. На большой доске пишет Ерошка красками вывеску. Давно задумал ее, да все денег не было на кисть и на краску, работал в страду по найму и откладывал деньги. Потом пошел к Аверьяну. Встретил его Аверьян сердито:

— Зачем пришел?

— Красок дай!

— Заборы расписывать, обормот паршивый!

— На заборы деготь есть, это — на другое.

— Охальство какое-нибудь, новая выдумка?

— Выдумка.

— Не дам вот красок.

— Я в кооперации куплю.

— Чего же ко мне пришел, к кулаку и грабителю?

— Надо этак.

— Бери, фулиган.

Прошла страда, начали молотить и продавать свежий хлеб, делать покупки.

В праздники и кооператив и лавка Аверьяна ломились от покупателей, никак не могли вместить всех. Ерошка торопился со своей работой, пришла пора действовать, наконец доделал и принес доску домой, спрятал от тетки Серафимы. В канун Семенова дня Серафима, уходя спать, сказала Ерошке:

— Кончил свои затеи?

— Кончил.

— Вот и хорошо. Куда спокойней, и народ забывает, не будет пальцем тыкать. Меня уж измучили всю: «Да зачем ты держишь его, да что не выгонишь?»

— Я могу уйти.

— Не гоню ведь я. Теперь, коли бросил затеи, живи, рада буду: помощник, кормилец вместо дедушки покойника.

Ерошка не мог вполне заменить хозяина в доме, но все же помогал старушке Серафиме: жал, молотил, косил, готовил дрова.

Легла Серафима спать, а Ерошка взял доску и ушел. Долго ходил и вернулся без доски.

Семенов день — базарный день в Хохловке. Наезжает много народу со всей округи, шибко идет торговля.

Рано утром открыл свою лавку Аверьян, встал за прилавок довольный, улыбчивый, масляный:

— Будет ходкая торговля.

Рядом с Аверьяном жена и дочь, они пришли помогать ему.

Гудит по улице народ, валит в кооператив, валит мимо Аверьяновой лавки, взглядывает на нее, смеется. Нет народа у Аверьяна, никого он не может дождаться. Тогда выходит на крыльцо и говорит в толпу:

— Торговля открыта, можно заходить.

— Ну что же, можно зайти, — отвечают из толпы и валят к Аверьяну.

Полна уж лавка, весь прилавок закидан товаром. Смотрит народ товар, трогает, а брать никто не берет.

— Почем ситчик?

— Сорок копеек.

— Дорого.

— Всегда так торговали. И в кооперативе сорок.

— Ну, положим, — говорят Аверьяну.

— Клянусь, что сорок!

— Мы в кооператив и пойдем.

— Держать не смею.

— И держи — не удержишь.

— Чего с народом стало? — шепчет Аверьян жене.

— Не знаю, накупился, может, не надо.

— Како накупился, в кооперации скоро все разберут.

А народ входит, смотрит и уходит.

— Не прикажете? — спрашивает Аверьян.

— В потребиловке возьмем.

— А у нас что же, хуже товар?

— Не хуже, а там возьмем.

— Почему же это так, всегда у нас брали.

— Брали, а теперь не приходится.

Недоумение у Аверьяна, не выручил он ни одного гроша, будто сговорились все, решили над ним посмеяться, ничего не берут.

Нет больше терпения у Аверьяна, и говорит он народу:

— Что же не берете сегодня? Бывало, не хватает товару, а сегодня… Федот Кузьмич, — окликнул Аверьян знакомого старика, — берите, уступить могу, как старому покупателю!

— Да что же у вас покупать, коли вы грабите.

— Я граблю? — не поверил своим ушам торговец. — Я грабитель?

— Ну да.

— Федот Кузьмич, и не стыдно вам народа, меня не стыдно? Я граблю вас. Да я сходней всех торгую.

— Сходней всех, а сами пишете…

— Где, что?

— Нечего притворяться! — горячится Федот. — Будто не знаешь?

— Не знаю, ей-ей ничего не знаю.

— На вывеске, вот где! — кричит Федот, выбегает из лавки и показывает на новенькую вывеску. — Здесь, вот она. Не знаешь?

Выбегает за стариком Аверьян и видит, что над лавкой у него поверх старой новенькая вывеска, где по синему фону написано желтым:

Грабиловка Аверьяна Мамина.

А напротив, через улицу — кооперативная лавочка, которую все зовут потребиловкой. И вот так одна против другой: потребиловка и грабиловка.

Хватает Аверьян себя за волосы и кричит на всю улицу:

— Убил, убил обормот, антихрист проклятый!

Потом срывает вывеску и топчет ее ногами.

— Так вот зачем брал он краски, вот куда они пошли! Жена, жена, закрой лавку, закрой! Я не торгую!

А народ повторяет вслух «Грабиловка Аверьяна Мамина» и хохочет, хохочет на всю площадь. Никому не жаль Аверьяна, всем весело.

Убегает Аверьян в дом, жена запирает лавку, а народ весь идет в кооперацию.

Несколько дней стоит Аверьянова лавка закрытой, потом у нее распахиваются двери, и на крылечко выходит сам Аверьян. Он пожелтел и исхудал, у него печальные разобиженные глаза.

Идет народ к нему в лавку и каждый говорит:

— Не сами же вы повесили такую вывеску?

— Кто враг себе?!

— Да, грабиловка, где же тут продашь… А все-таки ловко выдумано, здорово.

Не может Аверьян слушать этих слов, в нем как яд разливается злоба. Он закрывает двери и уходит. Пробует в следующие дни открыть, а ему говорят все то же, жалеют его, ругают озорника.

Хуже ножа эти разговоры Аверьяну.