Парень с большим именем

По всем повадкам Рыжки было видно, что он может броситься наземь, и седок, если не успеет выскочить из седла, наверняка будет изуродован.

— Кнут! — крикнул Кучендаев и, получив кнут, изо всей силы отпустил Рыжке удар под брюхо.

Рыжка, как захлебнувшись, хрипнул, сунулся на коленки, вскочил и полетел в степь такими прыжками, что было трудно уловить, касается ли он земли.

Равнина кончилась, пошли холмы. Рыжка был уже от ушей до копыт мокрый, а ходу все не сбавлял.

— Валяй, валяй! — поощрял его Олько, направляя на самые трудные кручи.

Как ни велика была ярость Рыжки, но холмы охладили ее, он пошел тише, затем шагом и, наконец, остановился.

— Что? Накатались? — Но, не доверяя коню, Олько хлопнул его ладонью по боку и направил на новый холм.

Рыжка взбежал до половины холма и снова остановился. Тогда Олько повернул назад. Рыжка еле-еле добрел до Белё. Кучендаев даже упрекнул Олько:

— Однако ты перестарался!

— Он сам старался.

— Он глуп. Знаешь, бывает: бежит, бежит, а потом хлоп — и умер. Так седла не хочет, что смерть легче.

На ночь Рыжку привязали к столбу. На другой день он повторил все снова — прыжки, дыбки, скачку по холмам, но уже не с той яростью. И потом что ни день начал быстро сбавлять упрямство.

* * *

Рыжка смирился с седлом, с уздой, с хозяином, но еще не понимал ни повода, ни «тпру», ни «ну». Каждый день, пока косяк отдыхал на Белё, Олько седлал Рыжку и уезжал в степь. Наука подвигалась неплохо. Он думал, что месяца через два Рыжка будет готов для укрючной службы. А потом Олько назначат старшим табунщиком. После такого коня… Ого! Олько был уверен, что после Рыжки он обломает любого дикаря, управится с любым табуном. Весной годовичков отделят от маток, будет, как всегда, переформирование табунов, и он возьмет табун годовалых жеребчиков, в который попадет Савраска.

Но случилось немножко не так. На Белё приехал Иван Карпович, остановил Олько, который первым подвернулся на глаза, и сказал:

— Скачи в степь и передай, чтобы все табуны и табунщики собирались сюда. Живо!..

Оседлав Вороного — ездить на Рыжке было еще мешкотно, — Олько умчался. Когда он вернулся, у озера была большая суматоха. Некоторые из табунщиков торопливо прилаживали все свои пожитки к седлам, собирались уезжать. Другие, размахивая бичами, шарахались в гуще табунов: ловили, отгоняли, делили, соединяли. При многих табунах и косяках были почему-то не те табунщики, что раньше. За косяком Олько присматривал сын Кучендаева Уйбат, парнишка лет двенадцати.

— Ты что тут делаешь? — наскочил на Уйбата Олько.

— Работаю, — важно ответил Уйбат. — Тебя нет, Колтонаева нет… Отец послал меня.

— Где Колтонаев?

— Я не знаю. Иди к отцу — узнаешь. Он два раза звал тебя.

От Кучендаева Олько узнал, что организуют новый конный завод и многие табунщики вместе с конями перейдут в него.

— Ты, Олько, будешь старшим табунщиком, — сказал Кучендаев.

— А кто младшим?

— Мой Уйбат.

— Уйбат? — удивился Олько.

— Тебе не нравится мой Уйбат?

— Нравится. Но как можно сыну начальника табунов ходить младшим табунщиком?

— А кем быть ему?

— Старшим.

Кучендаев засмеялся.

— Вот когда обрадуются волки! — Потом всхлопнул ладошами: — Разговор кончен. Некогда. Иди к коням, там много дела.

К вечеру суматоха улеглась. Уйбату дали опытного коня, аркан, спецовку, бич он свил сам. Недели две Уйбат ходил под наблюдением Олько, а затем установился нормальный порядок — работать посуточно. У Олько опять стало свободное время, он возобновил обучение Рыжки, и скоро Рыжка стал укрючным, а Вороной пошел в табун.

* * *

Начался август, а с ним такая жарынь, что даже по ночам через подошвы сапог ноги чувствовали теплоту земли. В степи расплодилось несметно много оводов. Кони стали раздражительней, драчливей, злей. Буян давно уже рвался в драку. Вид у него был самый разбойный, подстерегающий: голова то и дело поднималась, зубы щерились, по всему телу пробегала дрожь. И как ни сторожили его, Буян однажды отбросил всякие хитрости, уловки и кинулся на глазах у табунщиков к жеребцу Петуху, который стоял к нему ближе других. Табунщики помчались наперерез драчунам.

Олько подоспел раньше других и замахнулся уже ударить Буяна по зубам, но тут Рыжка струсил и резко остановился. Олько перелетел ему через голову и плашмя шлепнулся наземь. Внутри у него екнуло, что-то подкатило комом к горлу, он еле-еле встал и продохнул этот ком. Первой мыслью было — снова в седло, но Рыжка со всех ног улепетывал в степь. Олько почти взвыл от огорчения и злости:

— Шайтан, черт! Сегодня же спущу в котел!

Тут раздался свирепый звериный рев в две глотки — Буян схватился с Петухом. В вихре пыли извивались два огромных тела, мелькали зубы, копыта, хвосты. Около драчунов бестолково кружился маленький Уйбат, махал арканом, кнутом, но жеребцы даже не замечали этого. В руках у Олько был только бич — аркан умчал с собой Рыжка, — и, не видя ничего другого под руками, Олько бросился к костру, на котором варили обед, схватил горящее полено и с ним — к жеребцам, прямо в свалку, и поленом — в морды, в морды. И огнем-то разогнал не скоро.