Паргоронские байки. Том 2

Прошли годы. Не видя света, в бесконечных лабиринтах городской канализации рос брошенный ребенок. Старый крысолюд выхаживал его по мере сил и возможностей, и даже носил наверх, к лекарю... но его прогнали с порога. Даже кликнули стражников, от которых крысолюд едва сбежал.

Сначала он хотел подбросить младенца в какой-нибудь приют, но понял, что его почти наверняка просто кинут обратно в канализацию. Даже в другой стране подобному созданию пришлось бы тяжело, а уж в Хошимире-то...

Эта страна не всегда была такой. Когда-то нелюди жили здесь спокойно. Их никогда не было здесь много, но на них не смотрели искоса.

Все изменилось лет двадцать назад, когда республика Хошимир вдруг вспомнила, что на этом самом месте когда-то жили перволюди. Что эти земли принадлежали легендарной Человекии. Когда к власти пришли те, кто не хотел видеть вокруг никого... далекого от эталона.

Хошимир продолжал торговать с соседями, продолжал принимать их послов. Вежливо вел себя с эльфами Тирнаглиаля и твинодаками Твинской империи. Но к собственным нелюдям отношение в стране стало... недоброжелательное.

Когда напряжение стало нарастать, многие уехали, но кто-то и остался, решил переждать. Среди них был и этот старый крысолюд.

Когда-то – уважаемый часовщик.

Он ошибся. Десять лет он пытался бороться, но дела шли все хуже и хуже. Какое-то время он еще держался на старой клиентуре, но в конце концов разорился. Новую работу найти не смог, денег на портал уже не было... и он докатился до бродяжничества. Оказался в Великой Клоаке, куда стекаются все, кому нет места наверху, среди людей в чистых одеждах.

- Да люди все такие, - прокомментировал Бельзедор. – Вы посмотрите хотя бы на Дегатти. Появился крысолюд, и он сразу думает, что тот младенца сожрет. А еще волшебник, интеллектуал. Людям только дай волю – они всех загнобят.

- Это прозвучало бы гораздо убедительней, не будь ты Темным Властелином, который сам гнобит весь мир, - хмуро сказал Дегатти.

- Да, но я равномерно гноблю всех.

Ребенок так и не получил нормального человеческого имени. Сначала крысолюд звал его просто младенцем, потом стал называть мальчиком. Среди других же обитателей канализации ребенок получил кличку Обрубок.

Он изначально был непохож на человека, а полученная на заре жизни травма искалечила его окончательно. Горбатый и низкорослый, без единого волоска на теле, зато весь покрытый волдырями и рытвинами. Перекошенный набок, с руками разной длины... очень разной. Правая рука ссохлась и не действовала, зато левая вытянулась аж до пола и была необычайно сильной.

Был он к тому же крив. Правый глаз так и не восстановился. Левый остался розовым, с крестообразным зрачком. Отсутствовал и нос, но его не было изначально – лишь две ноздри посреди куполообразной головы. Ниже – тонкогубый рот со скошенной набок челюстью.

И однако он был живуч. Вынослив. Искалеченный, изуродованный, он не утратил воли к жизни. Рос очень смышленым, быстро учился и даже ухитрялся заводить друзей. С его данными это было непросто даже среди братьев по культу.

Да, вы не ослышались. Старик-крысолюд принадлежал к предвестникам Двадцать Седьмого – этому таинственному культу, что окутан мрачными слухами. В нем много отверженных личностей, что больше нигде не нашли себе места.

Ведь по их поверьям, мир Двадцати Шести богов несовершенен, и поэтому в нем так много страданий, боли и несправедливости. Богам только и остается, что успокаивать своих детей, давая им посмертное утешение, но этого недостаточно. И поэтому боги ждут и надеются, когда явится Нерожденный – двадцать седьмой бог, что возвысится над остальными и все наконец-то исправит.

Именно в Хошимире этот культ и зародился лет этак семьдесят назад. Почти случайно, почти на ровном месте. С какой-то беседы в трактире, с какого-то диалога, в котором было высказано предположение, что Гильфаллерию не просто так изображают беременной. Жрецы что-то знают, только не говорят. Точно-точно, наверняка все именно так и есть.

Удивительное дело, с какой ерунды иногда начинается новая религия.

Первые лет двадцать предвестники Двадцать Седьмого не воспринимали себя всерьез. Для них это было скорее как шутка, игра в религию. Они пародировали традиционные севигистские обряды, выдумали что-то вроде святого писания, дополнили от себя Ктаву. Но со временем, по мере того как сменялись поколения, в культе оставалось все меньше шуточного и возникало все больше искреннего.

К тому моменту, как на свет появился Обрубок, никто уже не помнил, что изначально это было просто смеху ради.