«Парька, Парька, да ты будешь одним из величайших вампиров!» — слышал он у себя в голове и млел от предвкушения.
Что ж. Ситуация изменилась, но знания все равно ему пригодились. Об этом Парька размышлял, сволакивая тела господ на задний двор.
Там он сжигал мусор. Теперь в кучу старых досок и веток отправились пять высохших трупов. Парька обложил их соломой и плеснул масла.
— Все это время в замке был мусор, который я считал чем-то ценным, — произнес он вслух и ударил кресалом по кремню.
Бывшие господа сгорели быстро. Из огня доносился как будто глухой вой — они были еще «живы» там, внутри. Пытались выбраться, подмять разум Парьки. Он чувствовал эти слабые толчки, но просто отмахивался. Осиновые колья лишали вампиров сил полностью.
Но этот вой все-таки раздражал. Чтобы его не слышать, Парька заиграл на флейте. Пусть граф насладится напоследок любимой колыбельной.
Они сгорели дотла. Даже кости рассыпались в пепел. Парька аккуратно собрал все в мешок и спустился к реке. Был ясный полдень, так что на месте преступления его не застанут.
Возвращаясь, он напряженно размышлял. Теперь нужно избавиться от упырей. С гибелью графа они быстро начнут дичать. Возможно, перестанут воспринимать Парьку как своего. Возможно, уже перестали. Днем они из логовищ не вылезут, так что проблему желательно решить до темноты.
Впервые Парьке подумалось, что среди упырей могут быть его предшественники.
Этой низшей нежити в замке было полтора десятка. Обычно вампиры сдерживаются, чередуют бурдюки. Если выпить за раз слишком много — человек просто умирает. А если пить понемногу, но слишком часто — постепенно обращается в упыря. Становится тоже как бы вампиром… только безмозглым и разлагающимся.
Упыри не только пьют кровь, но и едят мясо. Для своих высших собратьев они как цепные псы. Подчиняются, служат, охраняют границы. Во множестве бродят в лесах и горах Империи Крови — чтобы крестьяне не пытались там прятаться.
Графских упырей кормил Парька. И сегодня он задал им корм в последний раз. Достал из погреба тушу… человеческую тушу. Нижнюю половину высосанного человека.
Удивительное дело. Парька делал это тысячи раз. Никогда у него не вызывало это эмоций. А вот сегодня он смотрел на эту тушу и думал, что это вообще-то человек. Точно такой же, как сам Парька. Но раньше он этого странным образом не замечал. Просто не воспринимал крестьян за стенами и скотину в подвале как людей.
Может, это граф на него слегка воздействовал?.. Чтобы Парька не терзался угрызениями совести и спокойно выполнял обязанности?.. Или это он сам двадцать лет считал себя не человеком, а чем-то вроде недовампира, переходной формой?
А теперь выяснилось, что вампиром ему не бывать. Он человек, и человеком умрет.
Что ж, этому мертвецу уже ничем не помочь. Но последнюю службу он сослужить еще может. Парька сделал множество надрезов и стал начинять мясо серебряной стружкой. Как буженину чесночными дольками.
Это еще одна тайна вампиров. Серебра они боятся больше всего на свете. Сильнее, чем осины. Сильнее, чем солнца. Поэтому в Империи Крови его очень мало — во избежание, так сказать.
Но оно не запрещено. Если бы вампиры официально запретили серебро, это вызвало бы подозрения. Поэтому в стране все-таки встречаются серебряные монеты и украшения.
В конце концов, вампиры не гибнут при виде серебра или от прикосновения. Чтобы их убить, нужен серебряный нож или стрела. Парька слышал, что некоторые вампиры даже сами имеют такое оружие — тайком, конечно.
Клановые войны случаются нередко. Вампиры, конечно, все друг другу родня, но им бывает тесновато. Да и скучновато тоже. Так что развлекаются они интригами, сварами… иногда бойней.
Бесящиеся с жиру выродки.
Странно. Раньше Парька не думал об этом такими словами. Он воспринимал вампиров как высших существ, а их войны — как благородные клановые конфликты. Что же, и правда граф слегка промывал ему мозги? Или он просто такой лицемер, что крутанулся в противоположную сторону, как только его перестало манить бессмертие?
Нет, всяко граф. Сволочь. Старая мертвая сволочь. Парька с удовольствием убил бы его снова, будь такая возможность.
Он положил мясо в кормушку и заиграл на флейте, созывая упырей. Те знали эту мелодию и сразу полезли изо всех щелей. Ползли на четвереньках, как собаки, спускались по стенам, спрыгивали с деревьев. У них повсюду укрытия — солнечный свет им тоже не нравится. Один упыренок вообще полз по потолку.
На этого Парька посмотрел с каким-то новым чувством. Это же было дитя. Ребенок лет семи-восьми. А сейчас это полуразложившийся труп с остатками светлых волос.
Вампиры всегда выбирают самых хорошеньких и симпатичных.
Упыри жрали с жадностью, как обычно. Рвали плоть, дрались друг с другом за самые лакомые куски. Оттолкнутый взрослыми, упыренок каким-то образом ухватил кишку и стал раскручивать, тянуть на себя.
Парька стоял в дверях, готовый тут же их захлопнуть, задвинуть засов. Прежде он никогда не боялся упырей — но прежде граф был жив. Он ограничивал этих вечно голодных бестий. Не позволял нападать на прислужника.