И однажды такой день наступил. Всего два гостя, поодиночке, оба без прислужников. Парька радушно принял их, помог устроиться, уложил графинь и графа, а потом лег вздремнуть сам.
Он проснулся в полдень. Теплый весенний полдень. Щебетали птицы, припекало солнышко, пели в саду цикады — а Парька своим кошачьим шагом спускался по каменным ступеням.
Он осторожно взялся за крышку саркофага. Тяжелая. Специально рассчитана на то, что бесшумно ее не поднять. Днем вампиры впадают в мертвенное оцепенение, но все равно нужно быть тише мыши.
Бессмертные господа прекрасно осведомлены о своих слабостях. И о том, что их окружают миллионы потенциальных врагов, они тоже прекрасно осведомлены. Крестьянские бунты случаются. Их каждый раз быстро и жестоко подавляют, но иногда вампиры все-таки гибнут.
Обычно Парька просто поднимал крышку — и хозяин от скрежета просыпался. Сейчас он сдвигал ее так бережно и плавно, словно та была из чистого стекла. Он не испытывал страха, сердце стучало размеренно.
Если даже граф очнется — он просто скажет, что услышал подозрительный шум и решил проверить, все ли в порядке. Вампиры распознают ложь по неровному биению сердца, но Парька за годы службы прекрасно научился врать.
Но граф не очнулся. Парька какое-то время смотрел на эти правильные черты, на мертвенно-бледное лицо. Двадцать лет он постоянно был подле этого… существа. Служил ему верой и правдой. Всего себя отдавал, был предан, словно пес. Терпеливо ждал, что с ним поделятся даром бессмертия, впустят в свой круг избранных.
Оказывается, им просто пользовались. Какой же он дурак. И ведь у него были подозрения — глубоко внутри он всегда понимал, что ничего ему не светит. Но он отчаянно отгонял их, до последнего надеялся, что в конце концов получит награду.
Точно так же, как наверняка до последнего надеялись десятки его предшественников. Сколько веков живет на свете граф Энневекле, сколько прислужников он сменил?
Сколько из них стали вампирами? Были ли среди них вообще те, кто стал вампиром?
Проклятая нежить. Мало им крови, они еще и души забирают.
С этой именно мыслью Парька воткнул в графа осиновый кол.
Вампир резко открыл глаза. На мгновение в них мелькнуло осознание, рот распахнулся, Парьку накрыло владычеством, темным вампирским колдовством… но все тут же схлынуло. Взгляд графа потух, кожа иссохла и затвердела… и он стал обычным старым трупом. Почти тысячелетней мумией.
Но если вытащить кол, он вернется к жизни. Эти штуки не убивают их окончательно. Вампира вообще очень сложно убить окончательно, и тем сложнее, чем выше он по родовому древу, чем ближе к Кровавому Князю.
А Энневекле — граф. От прародителя Кенниса его отделяют всего две ступеньки. Нужно не просто пронзить его осиной, но и уничтожить тело дотла, а пепел развеять над рекой. Тогда он вернуться не сможет.
Но вначале нужно расправиться с остальными. Он только что перешел роковую черту, совершил страшнейший из грехов в Империи Крови — и назад дороги нет. А гибель своего мужа графини могли почувствовать даже во сне — так что медлить нельзя.
Парька и не медлил. Уже через четыре минуты кол вошел в грудь графини Асии. А еще через три погибла и графиня Сидерика. Она единственная успела проснуться, уже начала сама сдвигать крышку гроба… Парька ей помог.
— Парька, что там случилось?.. — промямлила бледная красавица. — Что там с мо… аха-а-а-а!!!
Парька действовал с неожиданным спокойствием. Будто всегда это делал. На самом деле это оказалось не сложнее, чем охотиться на дичь.
Большая часть могущества вампиров — в страхе. Суеверном трепете. А Парька давно перестал их бояться.
Он видел их каждый день. Прислуживал им. Укладывал спать на рассвете и будил на закате.
И знал все их слабости.
Теперь гости. Эти не связаны с графом и графинями тесными родственными узами, так что вряд ли что-то почувствовали. Но оставлять их в живых нельзя. Некоторые на закате просто покидают замок, но другие перед отбытием прощаются с хозяевами, благодарят за кров и пищу. Иногда даже остаются еще на сутки.
Первый гость умер, не успев проснуться. А вот второй, видимо, что-то почувствовал. Он приоткрыл глаза, увидел стоящего над ним прислужника и сонно пробормотал:
— Уже ночь?.. Но я не… пха-ак!..
Колья были остро отточены. Парька легко вонзал их в ребра и тут же забивал поглубже молотком.
То, что вампиры боятся осины, знают немногие. Они тщательно скрывают свои уязвимые места. Если бы живые знали, как их лучше убивать, восстания проходили бы успешней. Все равно бы проваливались, конечно, но трупов господ было бы куда больше.
Но Парька знал многое. Двадцать лет в их замке. Двадцать лет. Друг с другом-то вампиры иногда говорили о подобных вещах — а у Парьки был удивительно острый слух.
И он жадно ловил каждое слово. Полагал, что ему это пригодится, когда он сам станет вампиром. Грезил, что когда его обратят и начнут рассказывать о тонкостях владычества, о умении летать, о уязвимых местах… он окажется самым способным учеником. И учитель будет восхищен.