Пари (СИ)

— У меня на тебя столько всякого интересного дерьма есть, Марат, что я даже почти хочу чтобы ты и дальше продолжал корчить целку, и дал мне повод устроить тебе веселую жизнь, в которой ты будешь курсировать не между кабаками и ночными клубами, а проводить утро в прокуратуре, обед — в налоговой, а вечер — в суде. Но я же не такое говно как ты. Поэтому, еще раз предлагаю — назови мне имя твоего информатора, и я не дам ход ни одному делу.

— А не пошел бы ты на хуй?! — взрывается Марат, но глотка снова предает его, и звук получается такой, будто кто-то под столом въебал его молотком по яйцам.

Он пытается замаскировать провал кашлем, но я уже услышал и без зазрения совести ржу.

— Ты просто блефуешь, — кое-как справившись с чувствами, продолжает братец. — ты всегда любил брать на понт.

— Назовешь хотя бы один случай? — Мне почти интересно, что он скажет, потому что я никогда не страдал такой херней: топил, если обещал утопить, отпускал, если обещал разойтись миром.

— Думаешь, я реально расколюсь?

— Думаю, что ты ссыкливая мразь, которой ближе к телу только собственная шкура, и ради ее сохранности ты пойдешь на все. Но в качестве еще одного щедрого жеста, чтобы тебе было легче облегчать душу, скажу, что одно имя я уже знаю.

Марат так прищуривается, что его морда в целом становится похожа на железную маску с узкой щелью для глаз.

— Виктория, — говорю я, одновременно чувствуя себя так, будто провожу языком по смертоносно заточенному лезвию. — Я знаю, что по твоей указке она тянула время. Очень умно. Но, как видишь, абсолютно бесполезно.

— Вика? — Братец потирает переносицу. — То есть, типа…

У меня неожиданно звонит телефон, и пока я коротко отвечаю на звонок из офиса, рожа Марата «перемалывает» хулиарды его эмоций. Наверное, прикидывает, стоит ли дальше разыгрывать спектакль с их фиктивным разводом.

И все же, почему она подписала договор? Если они с Маратом заодно, он должен был вдолбить ей, что этот договор — просто бумажка, не имеющая никакой юридической силы. Выражаясь пацанским сленгом — просто понт. Но не сказал?

Прекрасный образец семейной жизни двух любящих каждый сам себя людей.

Я откладываю телефон в сторону и еще раз молчаливо смотрю на брата.

— Хочешь Вику? — спрашивает он, нервно смеясь. — То есть ты реально что ли затеял все это только ради этой шлюхи? Блин, братишка, надо было просто сказать и я бы все порешал.

— Что именно ты собирался порешать?

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не размазать своим кулаком его довольную улыбку прямо по всей роже. Это абсолютная дичь, что меня до сих пор триггерят оскорбления в адрес женщины, которая однажды предала меня самым подлым образом. Но где-то в мое сознании она до сих пор носит метку «мать моих детей», и на уровне первобытных инстинктов мне хочется защитить ее даже от словесных оскорблений. Даже если она целиком их заслуживает.

— Ваши с Викой Шуры-муры, — сально лыбится Марат. — Да она за бабки на все согласится, ты же ее знаешь. Скажу отсосать тебе взамен за бабло — она сделает. Или ты хочешь что-то более экзотическое, братюня? Не вопрос, все решаемо. Не чужие все-таки люди. Ну так что?

Марат подмигивает и наклоняется вперед, когда я даю понять, что мне есть что сказать, но я не собираюсь вопить об этом на весь зал.

— Есть кое-что, что может доставить мне удовольствие, — говорю прямо в его ухмыляющуюся рожу. — Ни с чем несравнимое удовольствие, блядь.

Братец еще шире лыбится. Готов поспорить, что на мгновение в его глазах, как у героя какого-то мультфильма, сверкнул значок доллара.

Я успеваю схватить его за волосы на затылке и что есть силы впечатываю рожу в стол.

Специфический хруст ломающегося носа — маленькая компенсация за то, что эта мразь сделала со мной три года назад. Капля в море, но на душе становится легче. Как будто после долгой невозможности нормально дышать, я, наконец, сделал вдох полной грудью.

Марат визжит, как резаная свинья, так что приходится устроить его роже еще одну «теплую встречу» с добротной деревянной столешницей. А когда замечаю перепуганные глаза сотрудников, машу им с добродушной улыбкой и предупреждаю, что у нас — семейный разговор, и я обязательно возмещу весь причиненный моральный и материальный ущерб.

— Но, — подмигиваю рыжей девице, которая хватает телефон с явным намерением то ли звонить в полицию, то ли снять происходящее на телефон, — при условии, что все происходящее сейчас не покинет пределы этих стен.

Она тут же откладывает телефон на стойку и зачем-то показывает пустые ладони. Я подмигиваю еще раз и возвращаюсь к любимому братцу, который за это время благополучно залил столешницу своими кровавыми соплями. Это зрелище не доставляет мне никакой радости и тем более — удовольствия. Просто по хуй.