Обменявшись «комплиментами», мы расходимся: Эльда кого-то набирает, а я надеваю защиту на лезвия и иду к скамейке, где стоит бутылка с водой. Говорить о том, что я не выспалась, не имеет смысла, это к делу не относится. Эльда всегда отвечает, что это мои проблемы, но это и правда исключительно мои проблемы. Я всю ночь ворочалась с боку на бок, задремала только под утро на пару часов. Если бы я хотя бы волновалась по поводу завтрашнего! Но нет, я думала исключительно о драконах. О том, какой набл старший, и о том, как мне попасть к младшему. В итоге додумалась до того, что если младшего от меня закрыли, значит, я заставляю его нервничать, следовательно, и делать мне в резиденции больше нечего. По-хорошему, радоваться бы, но я не радовалась. Потому что сначала вспоминалась мордашка Верража, а потом – морда Ландерстерга, когда он склонялся, чтобы меня поцеловать.
Чтоб его драконы покусали!
– Две минуты вышли. На лед, – командует Эльда как раз в тот момент, когда я закручиваю крышку и ставлю бутылку на скамейку.
– Иду.
Защита снова на покрытии, а я снова на льду. Мне нужно сосредоточиться, мне нужно оттанцевать этот номер, довести его до автоматизма, до такого уровня, чтобы импровизация заключалась только в расположении лент над катком. Я снова вливаюсь в танец, но даже сама чувствую – нет, не то что музыка отдельно, а я отдельно, а то, что я не ловлю то, что танцую. Такого со мной не было уже давно.
Такого, когда я словно глохну и двигаюсь наугад.
– Профессионально, – замечает Эльда, когда я останавливаюсь со вскинутыми руками. – Но без огонька. Если бы ты танцевала обязательную программу, я бы прямо сейчас тебя отпустила и сказала – отдыхай до завтра. Но завтра у тебя не спорт, дорогая. Завтра у тебя представление, от которого зависит вся твоя дальнейшая жизнь.
– Звучит страшно.
– Ты сама этого хотела. Что-то случилось?
Завтра пойдет сиреневый снег: Эльда спрашивает у меня, что случилось!
– Нет. Все в порядке.
Она испытующе смотрит на меня, светлые глаза на миг сужаются. Но только на миг.
– Тогда халтурить причины не вижу. Давай. Повтори все то же самое, что ты делала сейчас, только так, чтобы я это почувствовала.
Легко сказать.
Как можно сделать, чтобы она это почувствовала, если я сама ничего не чувствую?
Ладно, ныть и правда не время. Вот завтра оттанцую, пройду кастинг, а потом буду неделю ныть по поводу того, что Ландерстергу… тьфу ты! Не буду я по поводу него ныть. Никогда!
И с Верражем обязательно увижусь. Сегодня же!
– Ого, глазки загорелись, – произносит Эльда. – Прогресс! К чему бы?
– К тому, что была проведена небольшая внутренняя работа. Давай музыку.
Музыка взрывается надо льдом первыми аккордами: вливаясь в нее, я вскидываю руки. Чтобы мгновением позже скользнуть в сторону.
Музыка набирает силу, и силу набирают мои движения, скорость и яркость, выраженные в каждом развороте.
Сейчас мне нужно держать в уме, что на музыкальном проигрыше я буду подниматься на лентах от смягченных, спокойных нот – к сильным, по нарастанию. Довольно сложно, но пока что я повторяю эти движения на месте, представляя, что уже поднимаюсь надо льдом. Все выше и выше, пока акцент от ударившей в музыке ярости не проходит сквозь меня, а дальше – мне надо будет спуститься в разворачивающейся мелодии и в разворачивающихся лентах. Все ниже и ниже, пока коньки не коснутся льда, и из прогиба снова уйти в движение.
На словах:
Самый сложный момент – серия прыжков от одного к четырем с минимальным перерывом. В ритме сумасшедшего биения сердца в танце, когда движение проходит от расправленных кончиков пальцев через все тело. На этом я выкладываюсь полностью, точнее… я вкладываюсь полностью.
Вкладываю всю себя.
Второй! У меня перехватывает дыхание, когда я снова приземляюсь на лед.
Третий заставляет сердце раскрыться цветком, на губах расцветает улыбка.
Это ведь то, о чем я мечтала всю жизнь!