Парящий в облаках: исповедь Клода Фролло (СИ)

От его слов мне стало не по себе. Нет, я не уловил в них какого-то зловещего пророчества. Меньше всего я опасался за свою будущее. Я боялся, что если Квазимодо будет бормотать всякую чушь, его будут принимать за сумасшедшего или бесноватого, и тогда мне будет намного сложнее защищать его перед епископом. Терпение Луи тоже имело предел. Иногда мне казалось, что Бог решил забрать моего приёмного сына по кускам. С потерей слуха его и без того слабая связь с этим миром ещё больше ослабла, зато возникла связь с миром духов. Его повреждённые уши не воспринимали человеческие голоса, но зато отчётливо слышали голоса из царства призраков. Передав мне послание извне, Квазимодо добровольно сковал язык и больше ничего не говорил весь день.

========== Глава 16. Закат одного сердца ==========

Прохладное лето 1481 года сменилось сонной, дождливой осенью. Нечто подобное царило и в моей душе. Приятная вялость растекалась по всему телу, сковывая плечи, обволакивая ноги, замедляя походку. Когда колокольный звон звал на службу, я не спешил. Ни одно успокаивающее зелье, приготовленное мной, не давало такого действия.

Глядя на свой облысевший морщинистый лоб и бледные впалые щёки, я не сокрушался по уходящей молодости. Мне не угрожали никакие искушения, никакие разочарования. Всё досадное, что могло случиться в моей жизни, уже случилось. Кто знает? Быть может, кто-то уже нашёл философский камень. А быть может, он и вовсе не существовал. Это вполне могло оказаться предсмертной шуткой Фламеля, давшей пищу для бесконечных размышлений и поисков. Уж сколько лет он наблюдал из своей новой обители за тщеславными глупцами и смеялся.

Вместе с научным тщеславием во мне умерли и остатки стыда. Однажды, когда декан из коллежа Торши прислал очередное жалобное письмо, в котором была описана очередная выходка Жеана, я даже не ответил на него. К чёрту семейную честь! Обычно я приносил свои извинения в письменной форме, обещал провести воспитательную беседу с братом и высылал скромное денежное пожертвование, чтобы усмирить декана. На этот раз я скомкал письмо и швырнул в корзинку с мусором. Когда братец пришёл клянчить деньги, я, к его величайшему удивлению, не стал обременять его проповедью, но и денег тоже не дал. Просто отказал без всяких объяснений. Пожав плечами, я откинулся в кресле и переплёл пальцы на груди. Слова бессильны описать это выражение ступора на его нахальной, розовой физиономии. Какое-то время школяр стоял передо мной и пыхтел через ноздри, от чего его и без того вздёрнутый нос стал похожим на пятачок поросёнка. Можете представить, как я наслаждался этой сценой.

— Мне известно, братец, — проговорил он, когда к нему вернулся дар речи, — что ленное владение в Тиршап приносит нам, включая арендную плату и доход с двадцати одного дома, тридцать девять ливров, одиннадцать су и шесть парижских денье. Это, правда, немного, но всё же в полтора раза больше, чем было при братьях Пакле.

Жеан выпалил эти цифры без запинки. Признаюсь, я был впечатлён. Когда дело казалось личных интересов, он отлично разбирался в арифметике.

— Тем не менее, я не дам Вам ни одного су.

— Даже на учебники?

— Даже на приданное для ребёнка одной бедной вдовы из общины Одри.

Ну как я мог не упомянуть благочестивую вдову с младенцем? Она была одной из самых изощрённых выдумок Жеана. И каково ему слышать собственную ложь из чужих уст?

— Итак, любезный брат, Вы отказываете мне даже в одном жалком су, на которое я могу купить кусок хлеба у булочника?

— Qui non laborat, non manducet. Думаю, вы в достаточной мере владеете латынью, чтобы понять значение этих слов.

При этом Жеан закрыл лицо руками, словно рыдающая женщина, и голосом, исполненным отчаяния, воскликнул: otototototoi! Это был анапест Асхила, отлично выражающий безнадёжность.

— Что же, любезный братец? — продолжал он, подняв свои дерзкие глазёнки, которые он только что натёр докрасна кулаками, чтобы они казались заплаканными. — Раз Вы от меня так бессердечно отреклись, мне придётся найти себе нового защитника в этом жестоком мире, верного друга, который не пожалеет для меня гроша. Который накормит, напоит, увеселит и подбодрит добрым словом.

— Даже так? У вас есть кто-то на примете?

— Феб де Шатопер, капитан королевских стрелков.

— Почему не Людовик Одиннадцатый?

— Смейтесь, братец.

— Мне вовсе не смешно. Милый Жеан, если вы искали себе кормильца и покровителя, то не на того нарвались. У Феба в кармане ещё более пусто, чем у вас. Своё наследство он давно проиграл, а еженедельного жалованья хватает на несколько походов в Валь д’Амур.