Парящий в облаках: исповедь Клода Фролло (СИ)

— Девушка, — воскликнул председатель торжествующе, точно глашатай, сообщающий о победе над врагом, — Вы принадлежите к цыганскому племени, посвятившему себя чародейству, с помощью которого Вы предательски закололи капитана королевских стрелков Феба де Шатопера. Продолжаете ли Вы отрицать свою вину?

В очередной раз мне пришлось выслушать поток восклицаний, среди которых мелькало имя капитана. Всё это время я проводил пальцем по кончику ножа.

Председатель не дал ей слишком долго причитать, за что я был ему благодарен.

— Продолжаете ли Вы отрицать? — спросил он холодно, прервав её скорбную песню.

— Да, отрицаю! Там был какой-то адский священник, который вышел из стены. Он уже полгода меня преследует, травит, запугивает. Краем глаза я вижу его чёрные одеяния.

— Правильно, — подтвердил судья с улыбкой. — Монах-привидение. Совсем как в показаниях Шатопера.

— О, это ад! Сжальтесь! Перед вами всего лишь бедная девушка.

Судья, сидевший рядом со мной, слегка наклонился ко мне и шепнул со всезнающей ухмылкой:

— Что я вам говорил, любезный Фролло? Ведьма пытается нас разжалобить. Смотрите, как изящно она заламывает руки, как убедительно плачет. Неужели, она надеется, что её уловки сработают? Такая юная и такая коварная.

Я промолчал. Всё ещё ожидая от меня ответа, сосед легонько толкнул меня локтем.

— Господин архидьякон, Вам наверное скучно?

— Вовсе нет. Просто моя роль в этом деле весьма косвенная. Зачем мне говорить? Пока что Шармолю отлично справляется с задачей.

— И то верно! Как ловко он заставил козу плясать. А когда она начала ему подражать и трясти бородкой, мне было смешно и жутко. Эх, скорее бы уже свернуть это дело. Я проголодался, честно говоря. Хоть бы успеть до закрытия городской столовой. Вы не знаете который час?

— Спросите у козы, — ответил я. — Она знает ответы на все вопросы.

Я вовсе не шутил, но мой сосед принял мои слова за шутку и глухо хрюкнул в рукав. В его поведении не было ничего кощунственного. Подобным процессам было суждено затягиваться, и судьям приходилось подбадривать друг друга колкими замечаниями. Было около семи вечера, и у них уже начали урчать желудки.

Чувствуя, что присяжные начали терять терпение, Жак Шармолю проговорил елейным голосом:

— Ввиду прискорбного запирательства подсудимой я предлагаю применить пытку.

========== Глава 41. Кухонный нож, затерянный в арсенале палача ==========

Предложение церковного прокурора было принято с энтузиазмом. Лишь один старый судья сетовал на то, что строптивая девка заставляла себя пытать, когда господа присяжные ещё не поужинали. Ничего не поделаешь. Судья должен уметь жертвовать собой во имя долга.

Меня изумило то, что посудимая довольно твёрдой поступью и с выпрямленной спиной последовала за Жаком Шармолю и членами духовного суда. Я замыкал мрачную процессию, которая направлялась между двумя рядами алебардщиков к небольшой двери, походившей на отвратительную пасть, поглотившую нас. Последним звуком, достигшим моих ушей из зала, было жалобное блеяние. То плакала бесноватая коза. Могу представить, как обливалось кровью в эту минуту сердце Гренгуара.

А что творилось в моём собственном сердце? Ровным счётом ничего. Оно перестало биться. Во всяком случае, мне так казалось. Боль в боку отступила, а на место ей пришла странная ледянящая пустота. Я знал, это было лишь временное онемение. Так затаивается хищник в своём укрытии перед тем, как сделать смертоносный бросок.

Я забыл, когда последний раз спускался в камеру допроса. Может, полгода назад. На этот раз я спускался туда будто впервые. Все углы, изгибы и повороты подземного коридора казались мне незнакомыми. Хотя я шёл в самом конце процессии, мне казалось, что за моей спиной тянулись какие-то незримые фигуры.

Вдыхая знакомый запах нагретой бычьей кожи и раскалённого железа, я замер у входа в круглую комнату, расположенную в нижнем этаже башни. В этом склепе не было ни окон, ни какого-либо иного отверстя, кроме входа — низкой кованой громадной железной двери. В склепе было достаточно света от огромной печи, выложенной в толще стены. Пьера Тортерю предпочёл оставить дверь открытой. Больше всего его волновало, что в печи погаснет огонь, и его карликам-помощникам придётся снова его разжигать.

Моя голова была точно окутана вязким туманом, сквозь который я слышал лязганье железных орудий и приторный голос Шармолю, дававшего подсудимой указание присесть на кожаный тюфяк.

— Где врач? — спросил он.

— Здесь, — ответил я, не двигаясь с места.

От звука моего голоса осуждённая вздрогнула. Потому как я находился в тени, она не видела меня. Зато мне была видна каждая линия её тела, отданного на растерзание палачу.

Прокурор в третий раз спросил её, продолжала ли она отрицать поступки, в которых её обвиняли. На этот раз у неё хватило сил лишь кивнуть головой. Поразмыслив несколько секунд, Шармолю щёлкнул пальцами и указал на испанский сапог.