Парящий в облаках: исповедь Клода Фролло (СИ)

Словами не описать тот прилив злорадства и торжества, пережитый мной в эти секунды. Она была запугана и загнана в угол, как в ту ночь в лачуге Фалурдель. Мне показалось, что она опять лишилась чувств.

Однако, когда мои руки коснулись её тела, она содрогнулась. Совсем очнувшись, она привстала разъярённая.

А я? Я начисто забыл зачем я пришёл. Вместо того, чтобы душить её, я сжал её в объятиях и принялся целовать её плечи. Она же в свою очередь схватила меня за остатки волос, пытаясь отдалить от себя мои поцелуи. Как комично эта сцена выглядела со стороны!

Что я бормотал в эти мгновения? Явно не угрозы. Какая ахинея лилась с моих уст! «Сжалься, сжалься! Если бы ты знала, что такое моя любовь к тебе! Унижай меня, бей, будь жестока! Делай что хочешь. Но сжалься! Люби меня». Не знаю, услышал ли кто-нибудь эти слова. Их говорил не я. То был не я.

Она несколько раз назвала меня демоном и вампиром. Это был своего рода комплимент. Я вёл себя отнюдь не как демон, а как жалкий голодный пёс.

В какой-то момент она почувствовала, что я сильнее её. Побеждённая, дрожащая, разбитая, она лежала подо мной, в моей власти, в то время, как моя рука похотливо блуждала по её телу.

Вдруг я услышал чистый, резкий, пронзительный звук. Чертовка нащупала свисток, подаренный ей звонарём. Это был одним из немногих звуков, нарушающих вечную тишину, в которую он был погружён.

Я нашёл подтверждение своим опасениям, когда могучая рука приподняла меня с пола и потащила из кельи.

Над головой я слышал скрежет зубов и бормотание:

— Кровь не должна брызнуть на неё.

В свободной руке и звонаря был огромный тесак. Лезвие сверкнуло в лунном свете. Так вот, как мне было суждено умереть! Тем лучше. Я даже не сопротивлялся. По крайней мере, смерть моя будет быстрой и эффектной. Знал ли мой подопечный, кого собирался убить? Неужели колдунья завладела им до такой степени, что он готов был лишить жизни приёмного отца?

Ответ на этот вопрос я получил, когда бледный луч месяца осветил моё лицо. Задрожав, Квазимодо выпустил меня и отшатнулся.

— Учитель, — сказал он, протягивая мне тесак, — потом Вы можете сделать всё, что Вам угодно, но прежде убейте меня.

========== Глава 55. Продолжение главы о ключе от Красных врат ==========

Я не мог поверить своим ушам. Прежде убейте меня. Болван всё испортил! Что помешало ему перерезать мне горло прямо на галерее? Сколько проблем было бы решено одним движением лезвия! Не думаю, что Луи де Бомон так дорожил своим вторым викарием, чтобы наказывать звонаря слишком жестоко. Мою смерть скорее всего замели бы под ковёр, как заметали множество других преступлений. Фламандец Ван дер Моллен занял бы моё место на следующий день. Посылая меня на тот свет, Квазимодо не рисковал ни свободой, ни должностью. Более того, если бы ему повезло, цыганка бы отблагодарила его за храбрость и в порыве эмоций отдалась ему на том же самом тюфяке, на котором чуть было не овладел ею я. Её брезгливость притупилась бы на мгновение, и она наградила бы своего горбатого героя по заслугам. Идиот не воспользовался этой возможностью. В последнюю минуту его собачья верность учителю взяла верх над его любовью к цыганке.

Он стоял на коленях на пороге кельи, протягивая мне тесак. Однако девчонка оказалась проворнее. Вырвав оружие из рук Квазимодо, она зло расхохоталась.

— Ты не осмелишься, трус! — выкрикнула она, зная, что это пронзит тысячью раскалённых игл моё сердце. — Я знаю, что Феб жив! Жан-Мартин приведёт его ко мне. У меня есть заступники. Их двое против тебя одного!

Отшвырнув ногой подопечного, я скрылся под лестничным сводом. До моих ушей донеслись рыдания цыганки и хриплый шёпот звонаря.

— Не тревожься. Это лишь дурной сон. Тебе почудилось. Спи. Я не покину тебя.

Значит, он был с ней на «ты»? Значит, у меня на самом деле было два соперника? Вернувшись ощупью в свою монастырскую келью, я опять прильнул лицом к окну, из которого мне было видно убежище, освещённое изнутри скудным светом единственной свечи. Цыганка лежала на тюфяке, уткнувшись носом в изгиб руки, а звонарь обнимал её сзади, поглаживая грубой лапой её волосы и плечо. Эта сцена бесила меня больше, чем та, свидетелем которой я был у Фалурдель. Трепетные целомудренные ласки чудовища раскаляли мою кровь больше, чем наглые, развязные приставания капитана. Я видел, как девчонка успокаивалась от его прикосновений, как её дыхание становилось ровнее и глубже. В эту минуту она забыла про его уродство. Она лишь ощущала тепло и силу его тела, которое в очередной раз встало между ней и бедой. Нащупав его руку, она переплела свои изящные пальчики с его шершавыми и узловатыми, точно корни дерева, пальцами.