Париж

– Все, что вы говорите, мне кажется верным, месье, – немного подумав, осторожно произнесла она, – но все же я могла бы добавить одну вещь. – Она глянула на Хэдли. – Может, месье Хэдли знает, что, пока Людовик Четырнадцатый был ребенком, в стране шли волнения, известные как Фронда и вызванные, скорее всего, деспотичной политикой кардинала Мазарини. Однажды толпа горожан ворвалась в Лувр и проникла в спальню короля. Он был совсем еще мальчиком. Когда они подошли к его кровати, он притворился спящим. Вообразите себе эту сцену. Должно быть, Людовик был в ужасе. Никто бы не остановил восставших, если бы они захотели убить его. И я подозреваю, месье, что память о той ночи не покидала короля всю жизнь. Возможно, решение о переезде в Версаль приняла его голова, но я уверена, что сердце короля никогда не билось ровно в стенах Лувра.

– По-моему, ваша женская мудрость подвела вас ближе к цели, чем все мои рассуждения, – уважительно произнес Роланд, с восхищением глядя на нее.

И добавил про себя, что тот мужчина, чью судьбу она разделит, станет поистине счастливцем.

В дверях гостей встретил хранитель и пропустил внутрь. Весь дворец был в их полном распоряжении. Ничьи иные шаги и голоса не нарушали тишины величественных мраморных залов, золоченых комнат и бесконечных галерей.

Они шли через Апартаменты Короля – торжественные, серьезные и внушительные помещения.

– Каждая комната для приемов названа в честь одного из богов античности, – объяснял Роланд. – Тронный зал посвящен Аполлону.

– Забавно, не правда ли, – вставил Марк, – что наш христианский монарх проявил такую любовь к языческим божествам. Не просто так его звали королем-солнцем.

Пока они шагали через анфиладу высоких холодных комнат, Роланд то и дело обращал внимание спутников на живописные полотна и украшения, созданные французскими художниками вроде Риго и Лебрена. Наибольшее впечатление производил Салон Войны – настоящий храм из зеленого и красного мрамора, богато украшенный золотом. Здесь бросался в глаза огромный овальный барельеф богоподобного короля-солнца, сидящего на коне, который топтал его врагов.

– Все зависело от короля, – говорил Роланд. – Его власть была полной, а каждодневная жизнь подчинена жесткому этикету. – Он с усмешкой посмотрел на Фокса и Хэдли. – Это именно то, чего стремились избежать английская и американская политические системы.

С этими словами он открыл дверь в самое известное помещение Франции.

Зеркальная галерея. Более семидесяти метров в длину. По одну сторону большие окна, напротив – зеркала в позолоченных рамах. Под арками выстроились в ряд массивные хрустальные канделябры. Кажущийся бескрайним полированный паркетный пол блестит, как озеро в солнечных лучах.

– Вот здесь все поджидали короля, когда он шел в дворцовую церковь, – сказал Роланд.

– Я читал, что придворный этикет был весьма утомителен, – заметил Хэдли.

– Так и было. Причем тяжелее всех приходилось женщинам. В то время возникла мода на особую походку. Женщины должны были делать очень мелкие и частые шажки – этого не было видно, разумеется, под длинными платьями, – так что казалось, будто они плывут. – Он вновь перевел взгляд на Мари. – А что вы скажете, мадемуазель?

– Вы имеете в виду это, месье? – В доселе серьезных глазах Мари вспыхнул лукавый огонек.

И внезапно она, под удивленными взорами четырех мужчин, двинулась по Зеркальной галерее. Ее платье закрывало ноги до самых туфель, и потому эффект был потрясающий: она как будто парила над паркетом. В бледном зимнем свете, падающем через окна, ее гибкая фигура привидением скользила из одного зеркала в другое, и казалось, она удаляется куда-то в прошлое. В конце зала Мари развернулась и поплыла обратно к ним, в настоящее.

Когда она остановилась перед мужчинами, ей устроили небольшую овацию.

– Где ты этому научилась? – спросил Марк.

– Моя учительница танцев умела это делать и научила меня.

– Непревзойденно! – воскликнул восхищенный Роланд. – Должно быть, в прошлой жизни вы были придворной дамой.

– Необыкновенное представление, – произнес Фокс. – Чудесно!

– Такая походка очень утомительна, – со смехом сказала Мари. – Я рада, что мне не приходится делать это ежедневно.

Они перешли в Апартаменты Королевы. В XVIII веке их несколько раз перестраивали, и в них царила более легкая атмосфера.

– Ваша семья бывала в Версале, месье де Синь? – спросила Мари.

– Да. С этим связана романтическая история. Во времена Людовика Четырнадцатого наш род едва не прервался. Оставался лишь один-единственный де Синь. Он старел, а наследника не имел. Но потом здесь, в Версале, он встретил молодую женщину из семейства д’Артаньян. И, несмотря на существенную разницу в возрасте, они полюбили друг друга и поженились.

– Д’Артаньян, как в «Трех мушкетерах»?

– Именно так. Дюма использовал это имя в своих романах, но семья д’Артаньян существовала на самом деле.

– И они были счастливы?

– Очень счастливы, как гласит семейное предание. У них родился сын. – Роланд улыбнулся. – А иначе меня бы здесь не было.

– Очаровательная история, – сказала Мари.