Париж

Пруд окаймляли ивы и другие изящные кустарники, по его поверхности плавали водяные лилии. А в самом узком месте над водой выстроили изогнутый деревянный мостик в японском стиле. На первом участке гости любовались цветами. Здесь же взгляд притягивали кувшинки, разбросанные по мягкому жидкому зеркалу пруда среди отражений ветвей, листьев, цветов и неба с облаками в вышине. Парижские визитеры взошли на мост и стали молча смотреть вниз.

– Пруд мы начали делать в девяносто третьем, – сказал Моне. – Но приходится долго ждать, пока все вырастет. Природа учит нас терпению. Писать здесь я смог только с девяностого седьмого года.

– Мне кажется, такой пруд может стать наваждением, – заметил Марк.

– Я всегда писал свет, падающий на объект – на здание, поле, стог сена. Тут все иначе. Тут другой цвет. И вы правы: вода притягивает. Она абсолютно примитивна. Загадочна. Думаю, я буду писать эти кувшинки до самой смерти.

Они медленно тронулись в обратный путь. Возле железнодорожной ветки Моне опять предложил тете Элоизе руку. Следуя его примеру, Хэдли подставил руку Мари, и она оперлась на нее. И поскольку раньше она никогда еще не прикасалась к Хэдли, ее пронзило какое-то острое чувство, так что она невольно задрожала.

– Что с вами? – спросил он. – Вы в порядке?

– Да. Просто боюсь поездов. Когда я была маленькой, мне снились кошмары о том, как я застреваю на путях.

Что за ерунду она несет? Не примет ли он ее за круглую дурочку?

– А я боялся медведей гризли. – Крепко взяв ее под руку, американец ухмыльнулся. – Ни с одной стороны поезда нет. Предупредите меня, если увидите медведя.

В целости и сохранности переведя Мари через рельсы, Хэдли отпустил ее руку, и она едва слышно выдохнула.

– Для вас это такое облегчение? – с участием осведомился американец. – Нам лучше держать вас подальше от железной дороги.

Когда они шли через сад к дому, Мари ощущала, как солнце печет ей голову.

В доме Моне было две студии. Первую устроили в бывшем сарае, и там художник показал гостям некоторые из своих работ, в том числе пейзаж с японским мостиком, над которым он еще трудился. Вторая студия была более просторной. Там великий мастер сказал Марку:

– У пруда вы говорили, что он может стать наваждением. Я признаюсь, что в последнее время все мои мысли поглощает мечта об одной затее. Это будет огромная комната, круглая, и по всему периметру – панели с изображением кувшинок, плавающих в воде, и, возможно, намек на облака. В этой комнате зритель будет полностью погружен в голубой цвет. Я говорю «голубой», но, конечно же, имею в виду тысячу цветов, которые смешиваются и ведут себя как растения в саду. Потому что когда цвета взаимодействуют, они создают новые цвета, которые человек доселе не видел или не знал, что видел.

– Такой проект может стать делом всей жизни, месье, – уважительно качнул головой Марк.

Моне кивнул в ответ, потом оглянулся на Мари. Случайно в этот момент она оказалась возле Хэдли. Взгляд художника задержался на них обоих.

– Значит, этот симпатичный американский джентльмен ваш жених? – спросил он.

– Мой… что?

Вопрос застиг девушку врасплох. Ни к чему подобному она не была готова и почувствовала, как в лицо бросилась краска. Это было совсем некстати, но остановить предательский румянец не могла.

– Нет, месье, – пролепетала она.

– Простите, – сказал Моне.

– Увы, мне не повезло быть удостоенным такой чести, – весело отозвался Хэдли и посмотрел на Мари с дружеской улыбкой.

Но она не могла даже глаз на него поднять.

Потом тетя Элоиза что-то сказала Моне, он ответил ей, разговор потек своим чередом, и никто больше не обращал на Мари внимания, за что она была всем благодарна.

Вскоре настала пора прощаться. Когда все двинулись к выходу, Хэдли приотстал, чтобы оказаться рядом с Мари, и тихо произнес:

– Надеюсь, Моне не смутил вас своим предположением, будто мы обручены.

– Нет, – сказала она, – совсем не смутил.

Ей хотелось добавить что-нибудь такое, что заставило бы его думать о ней. «Уверена, у вас множество гораздо более красивых дам на примете» или что-то в этом роде. Что-нибудь. Что угодно. Но она не смогла.

Когда они ждали поезда на платформе вокзала в Верноне, Марк и Хэдли с головой ушли в свой разговор. Тетя Элоиза и Мари негромко обменивались впечатлениями минувшего дня.

– По-моему, визит прошел удачно, – произнесла тетя Элоиза.

– Да. Месье Моне был искренне рад познакомиться с вами. И мне показалось, что ему нравится демонстрировать гостям свой сад.

– Это настоящее чудо, – сказала тетя Элоиза. – Просто чудо.

Подошел поезд, они сели в вагон, и вот уже застучали колеса, унося компанию в Париж.

– Послушайте, – обратился к дамам Марк, – мы с Хэдли приняли решение.

– Какое же? – спросила тетя.

– Я планировал провести часть лета в Фонтенбло, но… – Он глянул на тетю. – Но это сейчас может быть не совсем удобно. Поэтому мы с Хэдли решили снять на лето жилье в Живерни. Мы будем здесь писать. – Он улыбнулся. – Так что увидимся ближе к осени.

– О, – только и сказала Мари.