Париж

Все протестантские церкви подлежали уничтожению, и любое протестантское собрание, даже малолюдное и в частном доме, объявлялось незаконным. Всех, кого застанут на таком собрании, ожидала конфискация имущества. Протестантские священники должны были отречься от своей веры или покинуть Францию; пойманных после указанного срока отправят в тюрьму. Простые прихожане протестантских церквей за попытку бежать из страны подлежали аресту: мужчин затем сажали в тюрьму, а женщин лишали всего нажитого.

Закон был беспощадным. Закон был всеобъемлющим. Столетие назад Варфоломеевская ночь стала кошмаром. Но механизмы централизованного государства Людовика XIV действовали куда более тщательно. Протестанты были уничтожены. В огромных количествах они, не имея выбора, переходили в католичество. Вероятно, таких новообращенных насчитывалось не менее миллиона.

И тем не менее десятки и даже сотни тысяч сумели уйти. Скрываясь по отдаленным дорогам, двигаясь через леса, прячась в повозках и на баржах, небольшими группами они просочились сквозь границу в Нидерланды, Швейцарию или Германию. Другие выбрались через гугенотские порты прежде, чем король успел их заблокировать. Они подвергались смертельному риску и должны были вести себя крайне осторожно. И, несмотря на всю свою мощь и власть, король-солнце не смог остановить их. Франция была слишком велика, гугеноты – слишком многочисленны. Так же как в массовой эмиграции пуритан из Англии в Америку пятьюдесятью годами ранее, почти два процента населения Франции, включая наиболее квалифицированных работников, были потеряны для своей родины и стали достоянием других стран.

Семья Ренар действовала быстро, и это было умно. Не сказав ни слова друзьям и соседям, они незаметно скрылись. Месяц спустя они прибыли в Лондон, где местная гугенотская община вскоре выросла во много раз.

Через неделю после эдикта Фонтенбло Персеваль д’Артаньян призвал Амели для беседы.

– Дитя мое, – объявил он, – у меня для тебя прекрасное известие. Тебе представилась великая возможность – такая, которая может полностью изменить твою жизнь.

Далее он пояснил: мадам Сен-Лобер, их дальняя родственница, имеющая связи при дворе, написала ему, что у нее на примете есть хорошее место для Амели. Он ответил, выразив свою заинтересованность.

– И вот мы обо всем договорились. – Он не сдержал восторженной улыбки. – Ты едешь в Версаль!

– В Версаль? – Амели была обескуражена. – Но я думала, ты ненавидишь двор, папа.

Она была права, разумеется. Два десятилетия подряд д’Артаньян наблюдал за тем, как слабеет хватка короля-солнца. Кардинал Ришелье был ментором кардинала Мазарини, и Мазарини в свою очередь оставил королю своего ученика, суперинтенданта финансов Кольбера. За двадцать лет Кольбер выстроил из простолюдинов бюрократический аппарат, который потихоньку отбирал у короля все больше и больше административных функций.

Пока королевский двор находился в Париже, этот процесс протекал почти незаметно. Король производил улучшения в Лувре, начал строить доселе невиданный госпиталь для ветеранов армии. Это приветствовалось. Светская жизнь текла как обычно. Знать обитала в своих особняках и замках. В театрах ставили Корнеля, Мольера и Расина. И если утомительную рутину повседневного управления государством все активнее брала на себя бюрократия, то армейские офицеры по-прежнему происходили только из аристократов. Ратная слава принадлежала им. Они могли сражаться и погибать за короля, гордиться собственной старомодной отвагой, завоевывать лавры, подобно героям Средних веков, и взирать сверху вниз как на бюрократов, так и на торговцев.

Так было до тех пор, пока двор не переехал в Версаль. Случилось это всего три года назад, но перемена свершилась кардинальная. Теперь каждый, кто искал должности или королевской благосклонности, принужден был бросить столицу и жить в Версале на виду у короля. Даже доблестные солдаты после лета, проведенного в боевых условиях – ибо война, хвала Господу, все еще велась в теплый сезон, – зиму должны были проводить в Версале, чтобы быть замеченными королем и получить назначение на следующий год. Причем находиться там нужно было постоянно. При необходимости вояки могли, конечно, отлучаться в свои поместья, но если кто-то без разрешения сбегал на неделю в Париж, король неизменно замечал это, и тогда нарушитель терял всякие шансы на получение командной должности. Д’Артаньяну не нравились методы короля, но он понимал их эффективность. Людовик контролировал всех.

– Это правда, что я не люблю Версаль, – сказал он Амели, – и сам я не желаю туда ехать. Но для тебя это все равно отличная возможность. Предложенное тебе место превзошло все ожидания. Ты станешь фрейлиной дофины, невестки самого короля. – Его лицо смягчилось. – И я думаю, что смена обстановки пойдет тебе на пользу.

Вопрос в любом случае был решен. Три дня спустя Амели уже находилась на пути к версальскому двору.

Роланд де Синь смотрел на письмо, понимая, что должен немедленно ответить, но он очень не хотел этого делать.