Париж

– Ее обезглавят. – Шмид, казалось, находил удовольствие в этих деталях. – А что бы вы предпочли: чтобы вас расстреляли или отрубили вам голову?

– Думаю, я бы предпочел пулю.

– Может, ваше желание исполнится. – Шмид рассмеялся, но и смеясь не переставал наблюдать за Люком. – Вы преданы нам, Люк, или вы двойной агент?

– Моя информация всегда была точна. Я нашел вам Жакоба. И еще двух испанцев.

Тех двух невезучих испанских коммунистов, которые пришли на встречу с друзьями Тома и братьев Далу. Он тщательно выбирал для себя место, чтобы по крайней мере один из Далу видел его. Прозвучавшие выстрелы сняли двух испанцев моментально. Люк просил Шмида, чтобы несколько выстрелов было сделано в его сторону, чтобы казалось, будто в него тоже целились. Действительно, две пули просвистели совсем рядом: одна прямо между его ботинок, а вторая даже зацепила кепку. Он не сомневался, что Шмид устроил это для собственного удовольствия. Но зато его никто не подозревал после того, как он вместе со всеми скрылся в аллее и потом показал свою кепку брату и его приятелям.

– Это верно. – Шмид смерил его проницательным взглядом. – Вы всегда хорошо работали, Гаскон. Но недостаточно хорошо, чтобы убедить меня. Поэтому я даю вам еще одно задание, чтобы проверить вашу искренность. – Он посмотрел на листок бумаги на столе. – Во время одного из недавних допросов всплыло одно имя. Это имя человека с хорошими связями и доступу к информации. Оно уже встречалось раньше, но лишь однажды. И больше у нас ничего нет. – У Шмида было обиженное выражение лица. – Это женское имя. Конечно, и мужчина мог бы взять себе женское имя в качестве подпольной клички, но мне кажется, что в данном случае это женщина. Итак, если вы сумеете найти ее, я хорошо заплачу вам, Гаскон. Может, я даже поверю вам.

– Только имя? И ничего больше?

– Она общается с людьми высокого ранга.

– И что это за имя?

– Коринна.

Люку оно ничего не сказало. Но может, он сумеет что-нибудь раскопать.

– Я посмотрю, что можно сделать, – сказал он.

Выйдя из гестапо, Люк опять погрузился в невеселые размышления. Он хотел отдалиться от Шмида, но сделать это будет совсем непросто.

Туманным днем в начале апреля никто бы не обратил внимания на двух стариков, занятых игрой в шары на маленькой площади на Монмартре. Один из них был высоким, второй низкорослым, но обоим было под восемьдесят.

Закончив игру, они насладились кофе и выпили по рюмочке коньяка. Потом к ним присоединился третий. Было похоже, что это сын высокого старика, пришедший, по-видимому, чтобы отвести отца домой.

Все трое не спеша двинулись к базилике Сакре-Кёр и потом постояли возле нее, оглядывая сверху Париж. Туман рассеивался. Привычно темнела громада Нотр-Дама, чем-то похожая на суровый древний ковчег, навечно пришвартованный на Сене. Справа в нескольких километрах устремлялась в небо изящная Эйфелева башня, как будто защищая город. Трое мужчин посмотрели на нее.

– Тросы еще так и не заменили, – удовлетворенно отметил Тома Гаскон. – Вскоре думаю опять забраться на башню, чтобы вывесить наш триколор.

Никто не стал его отговаривать.

Макс Ле Сур с доброй улыбкой смотрел на стариков. Несмотря на возраст, оба они ощутимо помогали общему делу. Благодаря Жаку тираж подпольной газеты поднялся до невероятных высот. Что касается Тома, то неутомимый старик участвовал во всех диверсиях, когда это было физически возможно. Именно он сообразил, что взрывчаткой взламывать пути неэффективно, а лучше отвинтить стыковые накладки и просто растащить рельсы в стороны. Он же и придумал, как это сподручнее делать, и с тех пор операции на железной дороге проходили без сучка без задоринки.

Теперь наконец приближался день, о котором все они мечтали. Точную дату и место никто не знал – может, только генерал Эйзенхауэр, – но все понимали, что совсем недолго оставалось ждать мощного наступления союзников с Британских островов. Все знали, что грядет освобождение.

По всей Франции столь тщательно и долго создаваемые группы приводились в боевую готовность. Планировался широкомасштабный саботаж. Германские войска столкнутся с тем, что их поезда не едут, в сетях нет электричества, а в это время с воздуха полетят бомбы на все мало-мальски важные военные объекты. А в самом Париже – баррикады, неразбериха, партизанская война.

И кое-что еще.

– Самое главное – не упустить момент, – тихо говорил Макс. – Когда немцев отбросят, мы должны поставить союзников перед свершившимся фактом, и это возможно.

– Коммуна. – Его отец мечтательно заулыбался. – Париж в руках трудящихся.

Национальный совет Сопротивления еще в середине марта постановил, что новое французское государство будет совсем иным, чем до войны. Власть получат трудящиеся и профсоюзы. Женщинам дадут равные права. Уровень жизни значительно повысится. Коммуна должна была стать лишь следующим шагом, способом превратить революцию и ее достижения в нерушимую реальность.

– Мне это по нраву, – сказал старый Тома.

– А «Франтирёры и партизаны» точно поддерживают этот план? – спросил старший Ле Сур.