Париж

«Франтирёры и партизаны», или сокращенно ФТП, – так называлась возглавляемая коммунистами группа Сопротивления, к которой принадлежали и люди Макса. В последние два года именно ФТП совершили большинство партизанских вылазок против немцев. Их общая численность была велика.

– Москва против нашего плана, – сказал Макс. – Если раньше Сталин старался угодить Гитлеру, то теперь он стремится угодить Черчиллю. Кто знает? Но мне плевать. У нас будет коммуна.

Он умолк. Оставался лишь один вопрос, который он должен был обсудить. Неприятный вопрос.

– Ряды Сопротивления увеличиваются с каждым днем, – сказал он.

– Естественно, – фыркнул его отец. – Увидел народ, в какую сторону ветер дует. Побежали крысы с тонущего немецкого корабля.

– Верно, – продолжал Макс. – И немцы только усугубляют свое положение. Им так не хватает людей, что они заставляют парней из провинции вставать под ружье и сражаться за них. А те бегут от призыва в леса и становятся партизанами.

– Это хорошо, – сказал Тома.

– Да, – согласился Макс, – но есть и опасность. С таким количеством новичков мы не можем проверить каждого. Поэтому немцам стало проще подсылать шпионов. Нам нужно очень внимательно следить за тем, кто имеет доступ к информации.

Так он подошел к сути вопроса и бросил на отца быстрый взгляд. Тот продолжил.

– Ты уверен насчет своего брата? – мягко спросил он, прикоснувшись к руке Тома.

Подозрения были интуитивны, ничего конкретного. Просто чувствовалась какая-то неопределенность в характере Люка Гаскона. Братья Далу с самого начала недоверчиво к нему относились. И Максу казалось, что в убийстве тех двух испанцев было что-то странное, хотя вроде и в Люка стреляли. Опять же – ничего конкретного. Но ощущение…

– Уверен, – сказал Тома.

Но в его голосе не прозвучало той убежденности, которую Макс надеялся услышать.

Макс знал, что может доверить старому Тома свою жизнь, без всяких вопросов. Но был ли сам Тома столь же уверен в своем брате? Максу казалось, что нет.

– Не говорите Люку ничего, – сказал он.

Это был приказ.

Тома кивнул. Он не сказал ни слова.

Предыдущую зиму Мари провела непривычным для себя образом. При обычных обстоятельствах они с Роландом переждали бы самые темные месяцы в Париже, но в том году они предпочли остаться в замке.

Да, в поместье было спокойно. Бензин доставать было все труднее, и поэтому жизнь как будто повернула вспять. Они не ездили, а ходили пешком или катались на лошадях, а иногда даже запрягали лошадь в старую повозку, много лет простоявшую в конюшнях без дела. Роланд уходил в лес с ружьем и возвращался, довольный, с парой фазанов или голубей, а то и с кроликом. Он с удовольствием занимался физическим трудом – колол дрова, недостатка в которых в поместье не было, и потом топил камин. Перед огнем было так приятно посидеть зимним вечером, пробуя паштет, приготовленный Мари вместе с кухаркой, и запивая его первоклассным бургундским, которое Роланд извлек из подвала со словами: «Почему бы не выпить его, раз уж мы остались здесь». После ужина они читали друг другу вслух.

Посреди зимы старый замок казался средневековой сказкой.

Мари скучала по дочери. У Клэр уже было двое детей – девочки, и Мари мечтала увидеть внучек. Муж Клэр продолжал преподавать, а она занималась детьми, но при этом успевала учиться. В частности, она изучала историю искусства, и преподаватели очень хвалили ее статьи. Она признавалась, что подумывает начать писать монографию. Когда дети станут старше.

Была ли Клэр счастлива с мужем? Мари точно не знала. Одно из писем дочери, полученных, когда еще работала почта, было довольно двусмысленным.

Быть миссис Хэдли не так уж и плохо, должна сказать. Не думаю, что я хотела бы иметь мужем человека, с которым делила бы абсолютно все. А так – мы дополняем друг друга. Девочки – восторг. Так что, по крайней мере, дети у нас общие.

Но у Мари теперь была другая девочка, которой требовались забота и внимание. Маленькая Люси, как они стали называть Лайлу. Она уже считала замок своим домом. Особенно ей нравился старый холл, где висела шпалера с единорогом, а шпалеру она могла разглядывать часами.

Незадолго до Рождества Мари с мужем, сидя перед жарко натопленным камином, тоже заговорили о гобелене. Роланд спросил, помнит ли Мари тот день, когда к ним приезжал полковник Вальтер. Она ответила, что, конечно же, помнит.

– И я сказал ему, что мой отец купил гобелен, чтобы он не достался еврею. – Роланд задумчиво откинулся на спинку дивана. – Все было совсем не так.

– Нашего посетителя твоя версия вполне устроила.

– Да. Но видишь ли, мне было легко придумать и рассказать ее. Никаких затруднений. Слова складывались как будто сами собой. – Он помолчал. – А теперь, когда у нас живет эта девочка, мои чувства стали иными.

– Не вини себя. Ведь не ты посадил ее родителей в тот эшелон.

– Нет. Но я мог бы. Я сделал бы это.