Париж

Вскоре Ренар ушел, чтобы распространять новость дальше. Якоб качал головой в задумчивости.

– Раньше бывало, что в опасные времена папа иногда оставлял Рим, – заметил он. – Но чтобы так… Не знаю, что и сказать.

Лицо Сары застыло неподвижной маской.

– Не вижу ничего удивительного. – Наоми пристально посмотрела на отца. – Церковь продажна. Ты сам мне это сказал. Я не считаю, будто Церковь имеет какое-либо отношение к Богу. Я презираю ее.

– Не смей так говорить со своим отцом! – резко оборвала ее Сара.

Но Якоб не рассердился. Он был встревожен.

– Ты должна быть очень осторожна, Наоми, – тихо сказал он. – Такие мысли крайне опасны. А для новообращенных христиан – опасны вдвойне.

– Я не принимала христианство по собственному выбору, это ты заставил меня! – с горечью возразила Наоми.

– В любом случае теперь ты христианка. Никто, даже слуги в нашем доме, не должны слышать от тебя подобных слов. Ты можешь навлечь на всех нас смертельную опасность.

Наоми помолчала.

– Хорошо, я не буду ничего говорить, – ответила она через некоторое время. – Но теперь ты знаешь, что я думаю, и это никогда не изменится.

И ушла в свою комнату.

Что он мог поделать? Ничего. Ее чувства были ему понятны. Во многом он и сам их разделял: она испытывала отвращение к продажности, он тоже.

А еще Наоми была молода. Возможно, когда она доживет до его лет, то согласится с тем, что в этом несовершенном мире можно надеяться максимум на небольшие улучшения. Но пока у нее имелась другая точка зрения, и Якоб должен был уважать ее.

Он был благодарен дочери за то, что она держала обещание и больше не говорила о своем отношении к Церкви и религии. Наоми занималась обычными делами, помогала матери по хозяйству, всегда была спокойна и приветлива. Без жалоб ходила с семьей в приходскую церковь. Когда Якоб рассказывал сыну сказки, Наоми по-прежнему присоединялась к ним и даже начала учить брата читать и писать. Якоб с удовольствием сам занялся бы этим, но был рад, что обучение брата удерживает Наоми дома: это было совсем не лишним в темные зимние месяцы.

Потому что гулять она любила больше всего на свете. Каждый день сестра водила маленького Якоба на прогулку; когда бы отец ни собрался на садовый участок, она всегда была рада составить ему компанию. Еще она частенько отправлялась на остров Сите и ставила свечку в Нотр-Даме; Якоб не возражал, поскольку это выглядело как проявление религиозного рвения.

– Я думаю, для нее это просто повод выйти из дому, – заметил он как-то Саре.

Таким образом, их маленькая семья провела всю зиму без особых потрясений. Началась весна. Становилось теплее с каждым днем, и Наоми могла гулять дольше. Она рассказала отцу, что ходила на левый берег и посетила чудесную церковь Сен-Северин. С приходом хорошей погоды ее настроение также улучшилось. Возможно, она уже пережила потрясения прошлого года.

– Приближается время, – сказал Якоб жене в конце весны, – когда нам пора будет подумать о женихе для Наоми. При условии, конечно, – добавил он вполголоса, – что она не станет излагать перед будущим мужем свое мнение о папе римском.

В середине июня Якоба неожиданно навестил раввин. Он прибыл незадолго до полудня, когда Наоми гуляла с братом. За последние годы раввин прибавил в весе. Он тяжело уселся на скамью в конторе Якоба.

– Чем могу быть полезен? – настороженно спросил хозяин.

– Чем ты можешь быть мне полезен? – Раввин уставился на него. – Чем ты можешь быть мне полезен? – Он вздохнул и уныло покачал головой. – Ты не знаешь, почему я пришел?

– Не имею понятия.

– Смотрите-ка, этот умник не знает, – кивнул раввин, словно говоря сам с собой. – А я дурак! – вдруг выкрикнул он. А потом тихо добавил: – Но я знаю.

Якоб ждал.

– Твоя дочь Наоми часто уходит из дома одна, – продолжал раввин.

– Да. И что?

– Куда она уходит?

– В разные места. Иногда в Нотр-Дам, иногда в какую-нибудь другую церковь.

– И что она там делает, позволь спросить?

– Зажигает и ставит свечу. Так принято. Почему ты спрашиваешь?

– Потому что твоя дочь не ходит в Нотр-Дам. Она ходит в другое место.

– И куда же это?

– По мне, так пусть бы она ходила в Аквитанию! Где бы она ни бродила, делает она это вместе с моим сыном Аароном. Поэтому я здесь.

Аарон. Ее друг детства. Полный мальчик несколькими годами старше, ничего особенного. Якоб уже много лет даже не вспоминал о нем.

Значит, протест Наоми привел к тому, что она стала вновь встречаться со своими старыми друзьями из еврейской общины. Что ж, Якоб мог ее понять, но с ее стороны это так неосторожно! Тем более показываться на улицах в обществе сына раввина… Люди могут неверно это истолковать. И неизвестно, с кем еще из евреев она виделась, что им говорила…

– Я не знал об этом. Скажу Наоми, чтобы больше она не встречалась с Аароном.

Он почувствовал желание протянуть руку и похлопать раввина по плечу, но решил, что это будет неуместно, и просто улыбнулся, надеясь, что улыбка получилась примирительной.

– Я уверен, что Аарон – достойный молодой человек. Но в нашей ситуации… – Он печально развел руками. – Их давняя дружба очень нежелательна.