Париж

Она ничего не ответила. Но, по крайней мере, не отодвинулась от него.

– Я знаю, ты несчастна, – негромко продолжил Якоб. – Я огорчен тем, что ты хочешь уйти от нас, но я понимаю.

– Правда в том, отец, что я больше не хочу жить в стране, где происходят такие вещи, – через некоторое время заговорила Наоми.

– Ах, – вздохнул Якоб. – Однажды раввин сказал мне: «Ты никогда не будешь в безопасности». И возможно, он прав. Тот, кто рожден евреем, нигде не обретет покоя, куда бы ни пошел.

– Почему мы стали христианами, отец?

И тогда, поскольку в тот момент ему показалось это правильным, он рассказал ей все. О предупреждении Ренара, о том, как мучился, решая, что делать, о том, как боялся за здоровье Сары, нерожденного ребенка и самой Наоми, о том, как принял крещение и как тяжело ему это все далось. Все до конца.

– Может быть, я совершил ошибку, дитя мое, но я это сделал, и таковы причины, побудившие меня так поступить. А теперь оказалось, что этим я причинил тебе огромное горе, чего я никогда не хотел. Прости меня.

Когда он закончил, Наоми долго сидела неподвижно. Якоб терялся в догадках: не рассердилась ли она на него еще сильнее?

– Я не знала, – сказала она наконец.

– Это было так опасно, что я не мог тогда тебе открыть всего. Но иногда мне казалось, что, может быть, твоя мать что-то тебе рассказала.

– Нет. – Она покачала головой. – Ничего не рассказывала.

Он убрал руку с ее спины, пока говорил. Теперь он сложил обе ладони у себя на коленях и тоже уставился в потухший очаг. Потом вдруг ему на шею легла рука дочери, и, когда он обернулся, она опустила голову ему на плечо:

– Я понимаю, отец, почему ты сделал то. По-твоему, это было необходимо.

– Очень на это надеюсь, – с чувством ответил он.

– Ты ведь знаешь, что я всегда буду любить тебя? – спросила она.

Он посмотрел ей в глаза, и она улыбнулась.

– Всегда, – повторила Наоми. – Ты лучший отец на свете, правда.

Якоб не мог ничего говорить от переполнивших его чувств, только сжал ее ладонь в своей. Ее слова значили для него почти столько же, сколько рождение сына. Или даже больше.

С того дня Наоми как будто стала менее грустной. Жизнь понемногу налаживалась. Когда пришла весна, Якоб опять спросил Сару, не считает ли она, что теперь им можно начать подыскивать мужа для дочери.

– Давай подождем еще немного, – посоветовала жена.

– Оставлю этот вопрос на твое усмотрение, – принял разумное решение Якоб.

– Думаю, она готова, – сказала Сара мужу в конце мая.

И через несколько дней сама Наоми непринужденно заметила отцу:

– Я не тороплюсь замуж, отец, но когда придет время, может, нам стоит подумать о сыне Ренара. Я доверяю ему, и он мой давний друг.

Якоба уговаривать не требовалось. Буквально на следующий день, встретив Ренара на улице, он зашагал рядом. После обмена приветствиями и вежливых расспросов о семьях и делах Якоб отозвался о старшем сыне Ренара как об очень воспитанном и приятном молодом человеке.

– И я, кстати, тоже доволен тем, какой девушкой стала Наоми, – добавил он в заключение.

Они прошли вперед несколько шагов, и только потом Ренар повернул голову, чтобы внимательно посмотреть на друга.

Годы по-разному сказывались на приятелях. Те немногие волосы, что еще оставались на голове Якоба, поседели. Ренар же, напротив, как свойственно многим рыжим, не утратил своей шевелюры, да и вообще мало изменился с годами. Только глубокие, длинные морщины, прорезавшие лицо торговца, выдавали его возраст.

– Твоя дочь – настоящая красавица, – сказал он. – Полагаю, вскоре ты станешь искать для нее достойного мужа.

– Да, – кивнул Якоб.

– Я так хорошо помню те дни, когда ты решил принять христианство, – негромко проговорил Ренар.

– Наша семья бесконечно тебе обязана.

– В то время Наоми было лет девять, не больше.

– Да, девять.

– Как она отнеслась к крещению тогда? И что думает сейчас?

– Ну… – Такого вопроса Якоб не предвидел. – Она послушная дочь и потому не обсуждала решение отца. И это случилось так давно. Все ее друзья – христиане. Ее брат, конечно же, был рожден в христианской вере. – Такой ответ нельзя было назвать абсолютно честным, но лучшего у Якоба не было.

– Ты знаешь мою любовь к тебе и твоей семье, Якоб. – Ренар задумчиво покивал. – Я рад, что сумел помочь тебе, и сделал бы то же самое еще раз. Но брак – это нечто гораздо большее. Мой сын любит твою дочь как друга. И он будет ей другом всю жизнь. Но еще он очень набожен. Не все христиане столь благочестивы, Бог свидетель. Но он таков. Та девушка, которая станет его женой, должна быть столь же крепка в вере. У нее не должно быть сомнений.

– Разумеется, у моей дочери нет сомнений, – быстро сказал Якоб. – Никаких.

Они оба знали, что это ложь, но Якоб должен был это сказать.

– Нам нужно будет поговорить об этом еще раз, чуть позже, – предложил рыжеволосый торговец, прощаясь.

И опять они оба знали, что это только слова.

– Я никогда не знала, что он настолько набожен, – удивилась Наоми, когда отец передал ей суть своей беседы с Ренаром.

– Может, и не настолько, – тихо произнес Якоб.