Вдалеке от жизни богатых кварталов и открытых террас кафе, парижские бедняки и в мирные-то времена жили впроголодь. Когда осада затянулась, беднота начала выкапывать трупы на кладбищах, перетирать в муку кости и готовить из нее жидкую похлебку. Настоящее бедствие началось в середине октября, когда холодная осень превратилась в необычайно холодную зиму. На Елисейских полях и бульварах срубили все деревья — городу не хватало топлива. Осада больше не служила поводом для веселья и превратилась в кошмар даже для самых богатых парижан. 10 ноября пророчество Дабо сбылось: он увидел, как в Л’Аль продавали крыс по 25 сантимов за штуку. Представитель дипломатического представительства США Уикман Хоффман писал, что «собак продавали за 80 сантимов и дороже: все зависело от размера животного и его упитанности. Теперь крыса считалась изысканным блюдом. Грызунов даже делили на тех, что происходят из пивоварен и канализации. Понятное дело, вкормившиеся солодом и ячменем грызуны были деликатесом».
В довершение всего Бисмарк потерял терпение и предпринял попытку захвата гордой столицы. 5 января 1871 года, когда наступили самые холодные дни зимы, он приказал своим артиллеристам начать безостановочный обстрел города. Три недели город подвергался артобстрелу. Дома и улицы превращались в развалины, минимум четыреста парижан погибли от снарядов, выпущенных из пушек, которые еще в 1867 году стояли на парижской выставке как экспонаты.
Несмотря на все лишения, простой люд Парижа только окреп в решимости дать отпор прусским солдатам. Состоятельные горожане, однако, все сильнее волновались, боялись лишиться своих владений из-за затянувшихся военных действиях или в результате перемирия с мстительными пруссаками. В начале февраля 1871 года под давлением консерваторов и буржуазии Национальное собрание начало переговоры о мире. 21-го числа того же месяца в Зеркальном зале Версаля французы подписали с имперским правительством Германии Франкфуртское соглашение. Условия перемирия были крайне унизительными. Франция вновь теряла Эльзас и Лотарингию и к тому же платила огромные деньги по контрибуции. Последним унижением стал военный парад: 30 000 германских солдат, покидая французскую столицу, прошли строем по Елисейским полям — своеобразное пророческое предупреждение о грядущем унижении XX века.
Правящие классы вздохнули с облегчением и принялись мечтать о возврате в город предреволюционного богатства и процветания. Но классовая ненависть, вспыхнувшая с новым жаром во время войны и осады, не угасала. Пролетариат не доверял новым консервативным властям республики из-за того, что те продолжали править из Версаля — подальше от города и его проблем. Жестокая и беспощадная фискальная политика правительства, например, повышение налогов, высокие кредитные проценты и отмена ежедневного довольствия Национальной гвардии, лишь усилили ненависть простолюдинов к властям. Каждый парижанин, уцелевший в лютую стужу, переживший голод и помнивший крыс и похлебку из тертых костей, вновь почувствовал себя преданным теми, кто заботился лишь о своих доходах и ничего не делал для блага города.
Волнения, охватившие город в первые десять недель весны 1871 года, начались с незначительного инцидента на Монмартре. На главную площадь округа, который в те времена выглядел запущенным и деревенским, 18 марта строем вышел отряд правительственных войск с целью реквизировать у населения 200 артиллерийских орудий. Эти орудия были приобретены для обороны города на деньги его жителей, так что попытка версальского правительства, не заплатив ни су, реквизировать оружие, глубоко возмутила всех патриотов-парижан. Вокруг солдат быстро собралась толпа недовольных. Начались волнения, в военных полетели камни; толпа росла с каждым часом и беспорядочно металась по городу. На улице де Розьер были застрелены два генерала, а их трупы для утехи толпы повешены у всех на виду. Пушки отбили, восставшие торжествовали. Возглавлявший правительство Адольф Тьер отдал войскам приказ немедленно покинуть столицу. За солдатами прочь из города потянулись чиновники и состоятельные парижане. Столица перешла в руки народа и, преобразившись, стала выглядеть угрожающе.