Плюс французские политики (Эдуард Даладье, а затем и Поль Рейно), «поглощенные подготовкой военных авантюр против Советского Союза, уделяли крайне мало внимания укреплению международных позиций Франции и по существу ничего не делали для того, чтобы склонить на борьбу с фашизмом страны, занимавшие нейтральную или неустойчивую, двойственную позицию».[244]
Вот и получилось, что Франция, израсходовав колоссальные средства на строительство сверхмощной линии Мажино, не сумела создать ничего другого, в том числе ни сильной авиации, ни механизированных войск. А пассивно-выжидательный характер стратегии ее генералов заранее отдал инициативу в руки противника.
По мнению историка П.П. Черкасова, «трудно назвать поведение французской правящей элиты в отношении нацистской Германии иначе, чем попустительством, имевшим роковые последствия для самой Франции».[245]
И момент истины настал 14 июня 1940 года. В Париж вступили фашисты, и эта дата в новейшей истории Франции покрыта несмываемым позором.
Французы в очередной раз сдали Париж без боя, а дальше началось то, о чем они очень не любят вспоминать. Так называемая Вишистская Франция превратилась в настоящего сателлита Третьего Рейха. В советские годы нам всем очень любили рассказывать об эскадрилье «Нормандия-Неман» и французском движении Сопротивления, не уточняя, что количество французов, выступавших на стороне Гитлера, в период с 1940 по 1944 гг. в десятки и даже сотни раз превосходило число тех, кто боролся с нацизмом.
26 августа 1944 года
Характерный пример: личный состав эскадрильи «Нормандия-Неман» состоял из 72 французских добровольцев (14 летчиков и 58 авиамехаников), а по данным НКВД СССР, только в советском плену в общей сложности оказались 23 136 французов (речь идет о тех, кто непосредственно участвовал в боях против Красной Армии). И ни о какой подневольности речи не шло. Шарль де Голль из Лондона призывал французов подняться на борьбу с фашизмом, а во Франции с одобрения властей Третьего Рейха был сформирован «Легион французских добровольцев против большевизма». Он вошел в состав вермахта и, что любопытно, воевали его бойцы… под трехцветным знаменем Франции. А летом 1944 года истрепанный потерями Легион влили в новое подразделение – в дивизию СС «Шарлемань», вербовка в которую велась под эгидой правительства в Виши.
В те дни парижане сидели по домам: не могли привыкнуть к немецким солдатам на улицах <…> Одинокий город слышал только непонятные песни немецких солдат да птичий гомон в тенистых скверах <…> Вначале Аньес хотела выбраться из Парижа: манил ее Дакс, где жил отец. Услыхав, что немцы и в Даксе, Аньес насупилась. Что-то в ней дрогнуло, закрылась последняя лазейка; сказала себе: «Значит – жить с ними!..»
Она продавала старьевщику платья, книги, безделки: этим жила. Ее существование, тупое и сонное, походило на зимнюю спячку зверя. Так жила не только Аньес. Так жил Париж; о нем в те дни говорили повсюду, издевались над ним или его жалели. А Париж ничего не чувствовал, как больной на операционном столе, неспособный уже сбросить маску с хлороформом..
Да, кто-то действительно с началом оккупации примкнул к движению Сопротивления или сражался в рядах «Свободной Франции» под руководством генерала де Голля, но таких людей было относительно немного. Во всяком случае, значительно меньше, чем коллаборационистов и прочих «молчаливо сочувствующих» Гитлеру.
Все изменилось в июне 1944 года, когда англо-американские войска высадились в Нормандии и открыли «второй фронт» в Европе. К 15 августа 1944 года войска союзников уже стояли недалеко от Парижа, и Адольф Гитлер приказал любой ценой удержать город, а в случае невозможности – уничтожить его.
Освобождение Парижа началось 19 августа, а уже 24 августа, в 21 час 20 минут, в город сразу с двух сторон начали входить американские войска и 2-я бронетанковая дивизия «Свободная Франция». С помощью артиллерии и танков союзникам удалось почти полностью подавить сопротивление немцев и вишистов.