В Париже был введен комендантский час с девяти вечера до пяти утра. Средства массовой информации подвергались жесткой цензуре. С сентября 1940 года было введено нормирование продовольствия, табака и угля. С каждым месяцем цены становились все выше. Евреи начали подвергаться гонениям. В результате, многие парижане предпочли уехать из города в провинцию, где было больше продовольствия и меньше оккупантов.
Почему же Третья республика в прямом смысле этого слова рухнула под ударом нацистов? Почему французская армия, считавшаяся к началу Второй мировой войны лучшей в Европе, была так быстро разгромлена? Как могло случиться, что всего через месяц после начала активных боевых действий фашисты вошли в Париж?
В 1941 году в предисловии к изданной на русском языке работе американского журналиста Гамильтона Фиша Армстронга «Падение Франции» издатели написали: «Поражение Франции объясняется не только бездарным военным руководством, отсталостью военной доктрины французского генерального штаба, неподготовленностью экономики и армии к новым методам ведения войны. Поражение Франции – результат гибельной, антинациональной, предательской политики правящего слоя крупной буржуазии».[234]
Якобы даже уже после начала военных действий с Германией руководящие круги Франции рассчитывали на то, что им удастся добиться соглашения и «перевести стрелки» на войну против СССР. Подобная политика привела к тому, что Франция оказалась неподготовленной к серьезной войне, и всего нескольких недель хватило, чтобы вскрыть «гнилость буржуазной Франции, банкротство ее внутренней и внешней политики, антинациональную линию правящей верхушки».[235]
Эта трактовка получила распространение и в послевоенной исторической литературе. Говорилось о «бездарности военного руководства Франции», об «отсталости его военной доктрины», о «капитулянтстве, проникшем во все органы власти» и т. д. Говорилось о том, что главные причины быстрого поражения были не столько военного характера, сколько оказались следствием того предательского курса, который проводили правящие круги Франции, которые «сыграли позорную роль предателей и могильщиков своих собственных стран».[236]
Парижане приветствуют французскую армию на Елисейских полях. 26 августа 1944 года
И в самом деле, правящие круги Англии и Франции руководствовались целью «не мешать гитлеровской Германии напасть на Советский Союз».[237]
Историк В.А. Секистов, например, утверждал, что эти самые правящие круги встали на путь предательства национальных интересов и «превратились в “пятую колонну” немецко-фашистских оккупантов, рассматривая фашистскую оккупацию как меньшее зло».[238]
Позднее стали говорить о том, что во Франции имела место «чехарда» кабинетов, что во главе армии стояли в основном 60–80-летние генералы, костные, медлительные, зараженные духом коррупции и напрочь лишенные патриотизма. Что были среди них и прямые предатели…
По мнению историка П.П. Черкасова, «национальная оборона Франции к началу войны оказалась заложницей разбалансированной политической системы, где межпартийная борьба стала едва ли не самоцелью соперничавших группировок, утративших понимание государственных интересов страны. Налицо были все признаки острого кризиса, охватившего одряхлевшую Третью республику, где в критический момент не нашлось решительного лидера, равного Уинстону Черчиллю.[239]
Ведя «странную войну», французы хотели ограничиться созданием барьера против вторжения гитлеровской армии на их территорию и отсидеться за линией Мажино до более благоприятного для себя момента. А во внешней политике их действия были продолжением «мюнхенского курса на примирение с гитлеровской Германией и организацию совместного нападения на Советский Союз».[240]
Французский историк Люсьен Бели считает, что «французская стратегия была исключительно оборонительной», но при этом территория Франции только «казалась под защитой линии Мажино».[241]
А по оценке историка Л.П. Лаврова, французские генералы были чрезмерно самоуверенными, недооценивали роль танков и авиации, рассматривали свою армию как «самую сильную в мире, лучше всех обученную, лучше всех вооруженную и имеющую лучшее командование».[242]Основанием для этого была победоносная для Франции Первая мировая война, и в генеральном штабе доминировала концепция позиционной оборонительной войны по образцу 1914–1918 гг. Все надежды связывались с линией Мажино (по имени военного министра Андре Мажино) – глубоко эшелонированной системой укреплений вдоль границы с Германией. Это было очень дорогостоящее сооружение, но к началу войны оно так и не была достроено. Кроме того, «главный удар нацисты нанесли совсем не там, где их ждали».[243]