Париж. Полная история города

Окончательно вернувшись в современный Париж, Гил Пендер переписал свой роман, руководствуясь замечаниями Гертруды Стайн. А со своей недалекой, как оказалось, Инес он расстался.

Такой вот необычный сюжет у этого великолепного фильма, в котором Вуди Аллен мастерски воспроизвел мир большой и разнородной богемы. Она напоминает движение ртути, то собирающейся в единый сплав, то мгновенно и неожиданным образом разбивающейся на тысячи капель. Центром притяжения для всех была квартира в доме 27 на улице Флерюс – квартира американки Гертруды Стайн.

Кстати, этот дом существует и сейчас. Он закрыт для посещения, однако табличка у входной двери служит напоминанием о том, что Гертруда Стайн жила здесь с 1903 по 1938 гг.

* * *

Гертруда Стайн родилась 1874 году в США (штат Пенсильвания) в хорошо обеспеченной семье, а ее авангардистский стиль и мужеподобная внешность прочно закрепили за ней репутацию весьма эксцентричного человека. Мужчин она ненавидела и жила на деньги, которые ей посылали американские родственники. Единственным мужчиной рядом с ней был ее брат Лео, с которым они вместе вдруг стали коллекционировать произведения художников-кубистов. Так эти весьма странные люди познакомились с Пикассо, Матиссом и другими художниками.

Одновременно Гертруда Стайн написала три книги, стала хозяйкой салона для избранных, изобрела, как утверждают, знаменитый коктейль «Кровавая Мэри», смешивая водку с томатным соком, и ввела в обращение термин «потерянное поколение» для обозначения всех, кто пережил Первую мировую войну.

Французский искусствовед Жан-Поль Креспель описывает ее так:

«Гертруда Стайн обосновалась в Париже <…> и благополучно занималась новой для себя культурно-просветительской деятельностью. Прошло то время, когда ее, тяжелую, грузную, сутулую, Пикассо рисовал в своей мастерской в “Бато-Лавуар”, когда за смехотворные деньги она вместе с братом Лео купила у Воллара “Сезаннов”, а в Осеннем салоне – “Женщину в шляпе” Матисса <…> Проводив брата, уехавшего обратно в Соединенные Штаты и забравшего с собой половину совместно собранной коллекции (из них двоих только он отличался чувством нового и истинно прекрасного в искусстве), Гертруда жила вместе с Алисой Токлас. Вдвоем они представляли собой парочку языкастых недоброжелательных мегер. Они были неистощимы на самые язвительные сплетни, касавшиеся самых разных людей, и преподносили их в самой изысканной манере. Обладавшая гораздо более тонким умом и интуицией, смуглая, волнующая Алиса Токлас всегда оказывалась хозяйкой положения, несмотря на свое подчеркнуто томное поведение. Тщеславие туманило ум Гертруды Стайн, интересовавшейся только собственной персоной. Без лишней скромности она считала себя величайшей англоязычной писательницей, которой не было равных, и не стеснялась заявлять об этом во всеуслышание <…> Однако незначительность ее литературного дарования компенсировалась огромным влиянием на американскую литературу. Ее достижением были пока лишь два произведения: “Три жизни” и “Нежные бутоны”, которые прочли, возможно, человек десять, но она уже вовсю работала над «Становлением американцев», совершенно неудобочитаемой семейной сагой. Поражает бездна, разделяющая ее поверхностное творчество и степень ее влияния на творчество других писателей. Просто невероятно, но эта грузная американская еврейка, словно вытесанная из гранитной глыбы, с мыслями столь же короткими, как и волосы, остриженные ежиком на гермафродитном черепе, в течение двадцати лет умудрялась господствовать в мире американской литературы. И все воспринимали ее всерьез, несмотря на напыщенный и претенциозный стиль ее творений с бесконечными повторами <…>

Но это так: каждый американец, считавший себя творческим человеком, по приезде в Париж должен был нанести визит в дом № 27 по улице Флерюс. Гертруда жила все в той же студии в глубине двора, где принимала Пикассо и Матисса: просторная комната, заметно обветшавшая, была загромождена темной и тяжелой испанской мебелью, подчеркивавшей краски на картинах Сезанна, Ренуара, Пикассо, Брака, Гриса, висевших в тесном соседстве друг с другом. Приемы проходили по раз и навсегда установленному ритуалу, хотя правильнее было бы назвать их «аудиенциями», по аналогии с папскими: Гертруда восседала на высоком готическом стуле, утопая в складках тяжелой накидки то ли из вельвета, то ли из твида. Она принимала только мужчин, женщины оставались уделом Алисы, пока Гертруда подвергала суровому допросу допущенных до ее милости особ мужского пола. Горе тем, кто отвечал неудачно и не выказывал должного уважения к «божественной» персоне. Впрочем, даже те, кто вел себя с положенным смирением, ничего от этого не выигрывали. Независимо от их стараний, она разносила всех в пух и прах».[246]

В самом деле, ее мнения было достаточно для того, чтобы уничтожить или, наоборот, укрепить практически любую репутацию[247]. А ее брат Лео Стайн вырос до положения известного критика-искусствоведа, также весьма влиятельного.