Париж с нами

Как это у него вырвалось? Он подумал о Полетте и сразу заговорил о том, что собирался ей рассказать вечером… Вот тебе чудесный способ наказать себя. Возможно, из самых лучших. Разве легко без чужой поддержки наказать себя, перевоспитать себя? Наверное, его любовь к Полетте, желание быть достойным любимого существа, помогают самокритике… На кого же ему опереться, как не на Полетту? Опереться, но не повиснуть на шее, само собой разумеется, Полетта не богатырь. А почему именно на Полетту?.. Почему не на товарища? Разве только любовь способна помочь? Нет. Разве она тебе придает решимости? С Полеттой он может поделиться такими вещами, о которых никогда не скажет товарищу. Ей он может рассказать о своих личных переживаниях, обо всех трудностях, о своих слабостях, в которых и себе-то не всегда до конца признаешься. Так любовь может служить мостиком между твоим внутренним миром и партией… Любовь и сознание, что рядом с тобой любимая жена, могут помочь тебе воспитать из себя полезного для общего дела коммуниста… Это все так, но почему только любовь?.. Рассказать Полетте — и то надо найти в себе мужество… Вот это мужество и заставляет нас двигаться вперед… А почему же не сделать еще один шаг? Ведь утренние переживания имеют прямое отношение к Полю… Почему же ему не узнать о них?.. Странный ты коммунист! Решаешься сказать жене, да и то с трудом… А вот от товарища, которого это касается, скрываешь. Притворяешься безупречным. Тем, что ты молчишь, ты обманываешь… Лицемер!.. А еще коммунист… Ну!

— Знаешь, Поль, до чего же нехорошие чувства еще иногда пробуждаются в человеке. Сегодня утром, например…

Анри говорит эти слова, ничего еще толком не решив, даже не собрав необходимое для этого мужество… Теперь выхода нет, надо продолжать. Он не впервые припирает себя таким образом к стенке. В той непрерывной борьбе, которую ведут в нем плохое начало и хорошее, последнее тоже прибегает к уловкам. А Анри гораздо лучше, чем он сам о себе думает.

Сердце у него сильно бьется, и он встает, чтобы скрыть свое волнение. К тому же надо перевернуть рыбу на сковороде — вот и предлог… Продолжая возиться с рыбой, он продолжает:

— Сегодня утром, когда Дэдэ сказал, что ты останешься со мной, меня всего передернуло. Я воспринял это как надзор за мной, недоверие ко мне — он, мол, один не справится…

Перед глазами Анри встала картина разбегающейся в полном беспорядке демонстрации… Не окажись там Поль… Надо ли добавить, что теперь-то он смотрит на это иными глазами? Возможно, но прежде надо выяснить, как Поль отнесся к его исповеди… Не свысока ли?

— Ты осторожнее переворачивай, можешь раскрошить всю рыбу. — Поль подходит к Анри и глядит на сковороду… — Ты прав, надо бороться против таких чувств. Только не придавай всему этому особого значения. Мы все наверняка еще не избавились от подобных пережитков…

Все это Поль проговорил как бы между прочим, основное сейчас — не пережарить рыбу.

— Я тебе скажу про себя. На днях…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Волнения в доме

— Она хотела вернуться. Ребенка нельзя принуждать. Это никогда до добра не доводит.

Люсьен и Жоржетта не из тех супругов, которые ежеминутно противоречат друг другу. Это на них не похоже.

— Возможно, ты и права, но почему же «никогда»… Откуда известно, что это никогда до добра не доводит?

— Так говорят, — оправдывается Жоржетта.

— Скорее всего — выдумки, как и многое другое, о чем болтают. Посмотри-ка лучше на себя…

— А что?

— Что ты сейчас сделала?

Как это можно: посмотреть на себя? Жоржетта в недоумении пыталась понять, какую же она допустила оплошность, сама того не заметив? Левой рукой она держала круглую буханку, прижав коркой к животу. В правой у нее был большой хлебный нож, похожий на серп, — весь уже сточился… Ах, вот оно что!.. Жоржетта рассмеялась. Прежде, чем начать резать, она снова перекрестила хлеб ножом.

— Глупости говоришь. Просто я хотела его поточить. А если даже это и так, какое это имеет отношение к Жинетте?

— А вот какое: ты настаивала на ее возвращении. Нехорошо, говорила, когда ребенок живет вне дома, так далеко, это не полагается… Словом, все в таком же роде. То полагается, а это не полагается…

— Помолчал бы… А ты не мечтал о ее возвращении? Как ты еще осмеливаешься спорить! Ты же разговариваешь во сне… Ночью-то я слышу, что у тебя на душе. Нечего все валить на меня!

— Да, но я-то себя умею сдерживать! По-твоему, ей было плохо там, в Париже?

Пока они дома вдвоем, Жоржетта и Люсьен могут наконец обо всем поговорить за завтраком. Трое малышей пошли поиграть к детям одной знакомой из поселка Бийу; сейчас ведь каникулы — к счастью, они скоро кончатся. Знакомая пришла сказать, что дети так хорошо играют вместе, а у нее как раз есть чем их накормить, и она оставляет их у себя. Пришла специально. Правда, поселок Бийу в двух шагах отсюда, но сегодня холодно. Младший мальчик спит, как всегда. И опять он почти ничего не ел. А покормишь насильно — его тут же рвет.

— Во всяком случае, теперь ничего не изменишь. А раньше ты молчал.

— Раньше не было парохода.