Париж с нами

— А ты перед этим разве ничего не чувствовала? — спрашивает Жак.

— Всегда схватывает неожиданно, вам-то это незнакомо, — раздражается Франсина.

Жак и Франсина больше чем кто-либо нуждаются в помощи. У Франсины здоровье очень слабое, чуть что — у нее белеет кончик носа, и она вся покрывается капельками пота. У Жака — рука до сих пор забинтована, и он совершенно беспомощен. А если Франсину надо будет уложить или помочь подняться…

Схватки начались как раз в тот момент, когда вернулась Полетта. Не заходя домой, она прямо побежала к Франсине. Только, когда первый приступ прошел, Полетта решила заглянуть к себе — квартира-то ее через три двери, — оставить там пальто и вернуться опять.

К своему удивлению, она застала Анри с двумя незнакомыми товарищами: с Полем и тем, который привез Папильона. Они все сидели за столом и завтракали. Анри попросил товарища зайти к нему на минутку и рассказать обо всем поподробнее.

Раз они собирают сведения по врачам, значит они могут арестовать Папильона, несмотря на его изрешеченную башку. Когда он проснется, надо его отвезти куда-нибудь, где можно будет его спокойно выходить. То же самое и в отношении остальных раненых. Их, кажется, семь человек и как будто у них, к счастью, ранения не очень серьезные. Зато, говорят, в госпитале лежит охранник, который здорово пострадал. Его кто-то из докеров саданул багром. Поделом ему… «За Папильоном смотрите в оба, — предупредил товарищ, — он очень воинственно настроен. Когда мы ехали в машине, он уверял, что завтра обязательно пойдет на демонстрацию. — Пусть увидят мою голову! — говорил он».

— Прости, но мне даже некогда отведать, чего ты тут наготовил. Вы сидите здесь, как ни в чем не бывало, а мы, женщины, тем временем… — И Полетта, на ходу поцеловав мужа, тут же убегает, не дослушав Анри, который хотел было ее познакомить с товарищами…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ У руля в решительные минуты

Видимость обманчива. Хоть на столе и устрицы, и рыба, и ракушки, но Анри и Поль отнюдь не пировали, а только наспех перекусили.

Да и Полетта ничего плохого не подумала, просто хотела их поддразнить. Она не знала о пароходе, так как все утро убирала в комнатах, а в мясную даже не заходила — там по случаю предстоящих праздников полно народу. Ну, а для хозяина и Жизели прибытие парохода с горючим не такое уж важное событие. Они и не подумали сообщить об этом Полетте. Вообще для Жизели, после ее истории с американцем, нет на свете важных событий. Она ничем не интересуется, на все смотрит мрачно. Вот почему обо всех происшествиях Полетта узнала, только вернувшись к Франсине. Она немедленно побежала к себе, но не для того, чтобы извиниться за свой выпад, она о нем и думать забыла.

— А женщин вы предупредили? Раймонда знает? — спросила она.

— Да, но ты бы сама еще к ней зашла. Может быть, ей понадобится твоя помощь, — предложил Анри.

— Ладно. Франсине я все объясню, вместо меня около нее подежурят подруги…

— Как хочешь, решай сама.

Те полчаса, которые ушли на завтрак, вовсе не были потеряны. По многим причинам, а главное потому, что у Анри резко переменилось настроение. Бывает же так! Неизвестно, что́ выбьет тебя из колеи, и ты весь день сам не свой. Если ты не сделаешь хоть небольшой передышки, душевное смятение так тебя и не покинет, даже если ты этого не замечаешь. Передышка всегда полезна. Можешь в это время ни о чем не думать или думать о пустяках, душевное равновесие придет само собой.

Все утро Анри испытывал какое-то недовольство общим положением и самим собой. Дурным настроением и было вызвано его поведение во время демонстрации. Он злился и не мог понять, что именно не ладится. Если знать, как в случае с Робером, можно бороться… А когда сражаешься, то перестаешь обо всем этом думать. Теперь у него было такое чувство, будто он поспал. Анри все понял. Во всяком случае, так ему кажется. Действовать, пожалуй, он будет в том же направлении, но исчезло подавленное настроение. До сих пор Анри только ощущал, почти физически ощущал, всю тяжесть борьбы. Как-то туманно, подсознательно, он чувствовал, что не может совладать с событиями, и они его захлестнули. Сейчас он хладнокровно, спокойно оценил положение. Оно тяжелое, но все же, надо признать, суровая правда лучше, чем то смутное недовольство, которое терзало Анри все утро.