Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Жизнь отдельных участков города также проходила по раз и навсегда заведенному порядку. В главе восемнадцатой уже рассказывалось об особых «расписаниях» прогулок в саду Тюильри и Люксембургском саду. Что же касается хронологии жизни на Бульварах, то ее выразительно описал Бальзак: «Бульвар никогда не остается одним и тем же, все содрогания Парижа передаются ему: у него есть часы меланхолии и часы веселья, часы опустения и часы бешеного движения, часы целомудренные и часы постыдные. В семь часов утра ничьи каблуки не стучат по тротуару, ни один экипаж не грохочет по мостовой. Самое раннее в восемь часов бульвар пробуждают тяжелые шаги носильщика с ношей на плечах, стук первых кабриолетов, крики рабочих в блузах, спешащих на стройку. Еще не подняты жалюзи, лавки закрыты, как устричные раковины. Зрелище, незнакомое многим парижанам, которые считают, что бульвар всегда наряден. … В девять часов бульвар уже суетится, как гризетка, там и сям появляются на тротуарах пронырливые люди в пальто. Часов в одиннадцать кабриолеты мчатся на судебные процессы, к очередным платежам, к присяжным стряпчим, к нотариусам; они везут уже почти созревшие банкротства, везут задатки биржевым маклерам, … везут портных, везут белошвеек – словом, весь деловой и утренний парижский люд. К полудню бульвар уже голоден, на бульварах завтракают, проезжают биржевики. Наконец, между двумя и пятью часами жизнь бульваров достигает своего апогея, они бесплатно дают пышный спектакль. Три тысячи магазинов сверкают…»

Не только парижский день, но и парижский год тоже имел свое довольно жесткое расписание, об особенностях которого уже говорилось в разных главах книги. Напомним о них.

Светский и политический Париж оживал зимой и «впадал в спячку» летом, когда оканчивался бальный сезон и закрывалась парламентская сессия. Русский дипломат Виктор Балабин не случайно сравнил французскую столицу в летнее время со зрительным залом, который зрители постепенно покидают после конца спектакля.

Если палаты парламента обычно начинали работу в октябре-ноябре, а заканчивали порой в июне или даже июле, то светский сезон был еще короче: он длился с декабря до Пасхи. Салоны открывали свои двери после летне-осенней паузы один за другим, причем по традиции последними начинали принимать гостей обитатели аристократического Сен-Жерменского предместья. До Великого поста главным пунктом программы светской жизни были танцы: балы в частных домах и в Опере, костюмированные балы по случаю карнавала, балы благотворительные. Во время Великого поста танцевали меньше и больше слушали музыку. Конец светского сезона обычно совпадал с последним представлением в Итальянской опере, которое происходило в самом конце марта или в начале апреля. На Страстной неделе наступала пора «прогулки в Лоншан» (о которой подробно рассказано в главе восемнадцатой), а после Пасхи парижский свет начинал готовиться к переезду на летние квартиры. Конечно, кое-какие светские мероприятия происходили и в мае, но они уже воспринимались как прощальные. В отличие от лондонских аристократов, которые зиму проводили в поместьях, а с наступлением теплых дней возвращались в Лондон, богатые парижане на лето уезжали в загородные дома.

Летом Париж пустел; в городе не оставалось никого, кроме бедных тружеников, которые зарабатывали недостаточно для того, чтобы поехать отдыхать, и провинциалов, приехавших полюбоваться столицей. Конечно, на месте были торговцы, но они изнывали от тоски, поскольку в отсутствие светской публики некому было не только покупать модные товары, но даже любоваться ими. Не лучше обстояло дело и в сентябре, тем более что на этот месяц приходились школьные каникулы, длившиеся до начала октября. В это время модному человеку нечего было делать на парижских бульварах или в саду Тюильри. Дельфина де Жирарден в шутку даже предлагала тем, кому не по средствам уехать на отдых по-настоящему, этот отъезд симулировать: затвориться дома и сидеть при закрытых ставнях с утра до поздней ночи, выходить на улицу только затемно, а при встрече со знакомыми делать вид, что те обознались.

Поздней осенью парижане постепенно возвращались в город, и светский сезон начинался вновь.

Впрочем, Париж пустел не только летом, но и в выходные дни, если стояла хорошая погода. Рабочие отправлялись за заставы в кабачки, где, славно погуляв в воскресенье, нередко «прихватывали» и понедельник. Представители крупной буржуазии, нотариусы и стряпчие, биржевые маклеры и дельцы, уезжали (с субботы до вечера воскресенья) в загородные поместья в окрестностях Парижа; наличие такого имения становилось почти непременным признаком благосостояния. По свидетельству современника, в 1825 году в Париже было не меньше 20 000 любителей провести воскресный день в своем загородном имении.

Пушкин, как известно, утверждал, что в его романе «Евгений Онегин» время расчислено по календарю. Вообще-то это высказывание не стоит принимать абсолютно всерьез, но к парижской жизни оно применимо в полной мере: парижская жизнь действительно была расчислена по календарю.