Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Как известно, удача отвернулась от Наполеона: 18 июня 1815 года на равнине близ города Ватерлоо его армия была разбита англо-голландско-ганноверско-прусскими войсками под командованием англичанина герцога Веллингтона. В 6 часов вечера 21 июня в скромной почтовой карете император возвратился в Елисейский дворец на улице Предместья Сент-Оноре; во время Ста дней он охотнее проводил время именно здесь, а не во дворце Тюильри – своей официальной резиденции. Поражение под Ватерлоо нанесло сокрушительный удар по престижу императора, и он не мог этого не сознавать. Среди парижской политической элиты у Наполеона оставались сторонники, которые призывали его оказать вооруженное сопротивление войскам союзников. Другие политические деятели, напротив, требовали, чтобы император немедленно отрекся от власти. Наполеон избрал второй вариант: 22 июня (на следующий день после возвращения с поля проигранного сражения) он действительно отрекся от престола в пользу своего малолетнего сына. Наполеон отправился в замок Мальмезон, а затем в Рошфор, намереваясь отплыть оттуда в Соединенные Штаты. Однако выход в море был заблокирован британскими судами, и императору пришлось сдаться англичанам. Вскоре его судьба была решена: 15 июля на борту корабля «Беллерофонт» Наполеон отплыл на остров Святой Елены.

После этого в Париже парламент назначил временное правительство (именовавшееся «исполнительной комиссией») под председательством Фуше. Этого человека в начале Ста дней император вновь сделал министром полиции (при Империи Фуше занимал этот пост много лет подряд). Наполеон (так же, как до него Людовик XVIII) верил в безграничные возможности Фуше. Между тем министр полиции уже довольно давно вел двойную игру. Чувствуя, что карта Наполеона бита, он способствовал политическому краху императора. Именно Фуше уговорил Наполеона отречься в пользу сына, убедив его, что это единственный способ сохранить свою династию. Одновременно Фуше вел тайные переговоры с англичанами и их союзниками; он вовсе не желал, чтобы парижские роялисты самостоятельно добились повторной реставрации династии Бурбонов. Ему хотелось, чтобы Людовик XVIII вернулся на престол исключительно благодаря тем связям, какими обладал он, Фуше, и был всем обязан именно ему.

Между тем 29 июня англо-прусские войска подошли к Парижу, который словно вернулся на год назад: снова, как в конце марта 1814 года, из соседних деревень в столицу потянулись крестьяне, спасающиеся от грабежей; снова до парижских улиц доносился грохот канонады. Однако беспечные жители столицы продолжали как ни в чем не бывало прогуливаться по бульварам, причем среди прохожих встречались и те, чьи шляпы были украшены «бурбонскими» лилиями, и те, кто предпочитал бонапартистские фиалки или красные гвоздики. У застав скапливались зеваки, желавшие увидеть войска союзников. Любопытство было так велико, что сторож, имевший право пускать посетителей на башню собора Парижской Богоматери (прекрасный наблюдательный пункт!), зарабатывал в день до 100 франков – огромные деньги по тем временам.

Париж снова, как и год назад, вел жизнь одновременно и военную, и мирную. 2 июля стрельба шла уже почти около городских стен, но в самой столице жизнь текла по-прежнему, театры давали те же спектакли, в развлекательном саду Тиволи был устроен праздник.

Маршал Даву, военный министр в период Ста дней, располагал для защиты Парижа достаточными силами (больше 100 000 человек армии, 600 артиллерийских орудий), но он предпочел уберечь столицу от разрушений, неизбежных при военных действиях, и от возможной мести противника. 3 июня в Сен-Клу представители Франции (при посредничестве Фуше) начали обсуждать с Веллингтоном и Блюхером условия перемирия. Было решено, что французская армия в течение недели отойдет на юг, за Луару, а депутаты французского парламента получат неприкосновенность – «до тех пор, пока они будут оставаться на своих местах». Последний пункт соглашения стороны понимали по-разному: Веллингтон был уверен, что статус-кво сохранится лишь до прибытия в Париж Людовика XVIII, а Фуше уверял депутатов, что они и после этого не потеряют своих полномочий.

Как бы то ни было, конвенция, подписанная в Сен-Клу, уберегла Париж от ужасов войны. Англо-прусские войска вошли в город 6 июля, а два дня спустя, 8 июля, туда въехал Людовик XVIII. Король покинул Гент в тот самый день, когда Наполеон отрекся от престола; как говорили тогда злые языки, король возвращался в столицу «в обозе чужестранцев». Впрочем, галантный герцог Веллингтон вывернул эту формулу наизнанку, сказав, что это союзники вошли в Париж в обозе Людовика XVIII, так как французские города и крепости сдавались без боя англичанам и пруссакам только потому, что союзники действовали от имени короля. Если в 1814 году Людовик XVIII вернулся в столицу лишь через месяц после капитуляции, то теперь он поспешил – и для того, чтобы не утратить власти, и для того, чтобы спасти город от грабежей.