Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

На сей раз переход столицы в руки иностранных войск произошел буднично и был так не похож на торжественное вступление союзников в Париж 31 марта 1814 года, что некоторые горожане разочарованно восклицали: «И это все?» Англичане взяли под свой контроль правый берег, пруссаки – левый. Военным генерал-губернатором был назначен прусский генерал Мюфлинг, на которого была возложена ответственность за снабжение города и за его безопасность. Количество чужеземных солдат и офицеров, заполнивших город, было так велико, что Париж можно было принять за огромную казарму под открытым небом. 20 000 солдат Веллингтона разбили лагерь в Булонском лесу и на Елисейских Полях, где они рубили деревья, чтобы строить бараки и жечь костры. Их командиры устроились с бóльшими удобствами, поселившись в самых лучших особняках Парижа, которые раньше принадлежали приближенным Наполеона.

Среди парижан по-прежнему имелись не только сторонники, но и противники Бурбонов, и влияние последних чувствовалось достаточно сильно. На улицах столицы нередко были слышны крики «долой Бурбонов!», а национальная гвардия желала сохранить имперский триколор. Однако в большинстве провинциальных городов преобладали роялистские настроения, и потому знаменем Франции вновь сделалось белое полотнище с бурбонскими лилиями.

Итак, король Людовик XVIII въехал в Париж 8 июля в 3 часа дня – в закрытой карете, в сопровождении своих лейб-гвардейцев, швейцарских гвардейцев и парижских национальных гвардейцев. У заставы Сен-Дени его встретил префект департамента Сены Шаброль (он занимал этот пост до Ста дней и вновь получил его накануне, 7 июля). Префект произнес короткую речь, в которой упомянул «Сто дней, истекшие с того рокового момента, когда Государь покинул столицу…», – так впервые было употреблено название короткого перерыва в правлении короля. На этот раз Людовик XVIII доехал до дворца Тюильри по улице Сен-Дени; он утверждал, что теперь парижане приняли его лучше, чем в 1814 году. Однако, судя по другим свидетельствам, приветственных криков было гораздо меньше, чем тогда, хотя сопротивления никто не оказывал. Добравшись до дворца, король вышел на балкон и произнес короткую речь, обратившись к собравшимся на площади парижанам: «Друзья мои!» Больше того, уступив их настояниям, Людовик XVIII спустился к своим подданным в сопровождении всего нескольких национальных гвардейцев. Тут наконец раздались приветственные крики, а поскольку к этому времени уже стемнело, люди принесли свечи, чтобы лучше видеть короля; так была устроена импровизированная иллюминация.

В это время Париж имел вид странный и беспорядочный: на улицах валялись кучи отбросов, поскольку службы, занимавшиеся уборкой мусора, уже несколько дней бездействовали. На стенах домов можно было увидеть вперемешку и давно расклеенные приказы правительства Наполеона, и свежие декларации Людовика XVIII, сулившие прощение всем «согрешившим» во время Ста дней, за исключением зачинщиков бонапартистского заговора; там же висели многочисленные афишки и объявления частных лиц.

Сразу после вторичного возвращения короля в Париже снова начались перемены, ставшие уже привычными: лакеи сменили зеленые ливреи на синие, в названиях различных учреждений место прилагательного «императорский» занял эпитет «королевский». Однако иностранная оккупация во второй раз оказалась гораздо более суровой, чем в первый, и французская национальная гордость не однажды подвергалась унижениям. На первых порах парижанам случалось увидеть, как прусские солдаты, стоящие лагерем на площади Карусели, сушат белье на воротах дворца Тюильри и наводят на него орудия. Прусский главнокомандующий Блюхер намеревался взорвать Иенский мост через Сену, так как его название напоминало о поражении, которое Наполеон нанес пруссакам в 1806 году. Мост удалось отстоять, так как Людовик XVIII пригрозил, что вместе с мостом оккупантам придется взорвать и самого короля. Тем не менее от названия, оскорбляющего прусскую честь, парижанам пришлось отказаться, и Иенский мост был срочно переименован в мост Инвалидов (это название сохранялось до 1830 года). Блюхер, с явной неохотой отказавшийся от своего намерения, утешился тем, что по мосту Инвалидов промаршировали 40 000 его солдат: то была символическая месть за реальное поражение девятилетней давности.

У парижан вообще складывались с пруссаками гораздо более напряженные отношения, чем с англичанами; на улицах и набережных постоянно вспыхивали стычки с прусскими солдатами, которые вызывали особенно острую ненависть жителей французской столицы. Дело дошло до того, что 18 августа прусский военный генерал-губернатор опубликовал приказ: стрелять в любого, кто посмеет оскорбить его солдат.