Париж — всегда хорошая идея

В первый раз это оказался Роберт Шерман, который хотел сообщить ей, что рукопись уже в пути и завтра, вероятно, прибудет в Париж. Второй звонок был от Рене, который огорченным тоном предупредил ее, что сегодня вечером, кажется, не успеет прийти, так как должен срочно подыскать себе подмену на время отсутствия, а это дело небыстрое:

— Увидимся завтра, cherie! Завтра у меня как раз занятие на площади Сен-Сюльпис, и после него я успею к тебе заскочить.

Когда телефон зазвонил в третий раз, на Розали уже была белая хлопчатобумажная ночная сорочка. Было около десяти часов, и ее квартирка наверху так нагрелась за день, что было нечем дышать.

Розали открыла нараспашку все окна, а сама вылезла на крышу, чтобы выкурить там сигарету на своей любимой террасе. «Если это мама…» — вздохнула она, затушив сигарету и залезая в окно. Ее матушка обычно звонила в это время, поскольку целый день бывала так занята, что не могла выкроить для этого ни минутки.

— Да? — сказала Розали, сняв трубу, и стала ждать ответа.

Но это была не ее матушка, а Макс Марше. Странным, осипшим голосом он попросил извинения, что так поздно ее беспокоит.

То, что он рассказал, было так ужасно, что она с перепугу даже села на кровать.

— Боже мой! — еле выговорила она. — Какой ужас! Да, да… Конечно, я приеду. Буду завтра с утра.

После этой беседы, продлившейся всего несколько минут, Розали еще некоторое время сидела на кровати, ожидая, пока успокоится сердце, и только тогда достала свою синюю записную книжку.

Самое худшее в этот день:

Только что позвонил Макс. С ним произошел несчастный случай, и он уже три дня лежит в больнице.

Перелом шейки бедра. Операция. Оказывается, он упал со стремянки и несколько часов беспомощно пролежал на полу, прежде чем его нечаянно обнаружил садовник. Ну скажите, разве можно в его возрасте лазить на стремянку и собирать черешню? Врач говорит, что ему еще очень повезло.

Самое лучшее в этот день:

Утром в Люксембургском саду мне долго улыбался маленький мальчик.

17

По сути дела, виноват был Блез Паскаль.

Если бы Макс Марше в пятницу не снял с полки эту книгу, а затем не ушел бы с ней в сад (спасаясь от мадам Бонье) и не читал бы ее там, расположившись под деревьями в тишине, нарушаемой только еле слышным гудением пылесоса да один раз странным звонком мадемуазель Розали, то не возникло бы и повода для того, чтобы после чтения (которое, как всегда, доставило ему много удовольствия) возвращать ее на место. А если бы место «Мыслей» Паскаля не находилось на самом верху под потолком, то Максу не пришлось бы залезать на библиотечную стремянку.

Это было надежное и прочное устройство, стоявшее рядом с высокими шкафами до потолка, которое удобно передвигалось на колесиках, так что с помощью этого приспособления можно было без труда достать нужную книгу с любой полки, как бы высоко она ни стояла.

На беду, книжка Блеза Паскаля стояла очень высоко. Точнее сказать, так было первоначально.

Когда Макс в субботу, мирно позавтракав на террасе, дочитал последние страницы и, по своей любви к порядку (мадам Бонье держалась на этот счет совершенно ошибочного мнения), полез в кожаных шлепанцах на самую верхотуру, остановившись на третьей сверху ступеньке, так что его седовласая голова почти что коснулась потолка, и уже потянулся вправо, чтобы поставить книжку на предназначенное ей место в философском разделе, — проклятый Блез Паскаль каким-то образом выскользнул у него из руки. В попытке предотвратить падение первоиздания (он терпеть не мог загнутых страниц, из-за чего очень редко кому разрешал выносить свои книги из дома) Макс взмахнул рукой в пустом пространстве, но книжку уже не поймал. Не поставленная на тормоз лестница от толчка откатилась в сторону, и рослый старик в синей вязаной фуфайке и парусиновых брюках потерял равновесие, левая нога выскользнула из шлепанца, он попытался ухватиться за боковину лестницы, но промахнулся, его рука, ищущая опоры, схватила пустоту, и через секунду он вслед за Блезом Паскалем приземлился на паркетном полу.

Он упал навзничь, и в следующий миг у него от удара перехватило дыхание. Если бы пол был каменным, то оно бы, скорее всего, уже не восстановилось. А так он полежал, устремив взгляд на ряды книг, попытался вдохнуть и запаниковал, почувствовав, что грудная клетка не желает расширяться, а в легкие не поступает кислород.

Страшная боль пронзила его от бедра до колена, в голове стоял такой звон, словно все колокола собора Парижской Богоматери разом зазвонили, призывая к последней молитве.