Париж — всегда хорошая идея

«Умру хотя бы в окружении книг», — подумал Макс, прежде чем провалиться в милосердный обморок.

Когда он снова пришел в себя, свет, как ему показалось, падал в окно под другим углом, чем раньше, однако он не мог сказать этого с полной уверенностью. Прошло, вероятно, три часа, а может быть, всего лишь пятнадцать минут, точно он не мог это определить. Наручные часы, как нарочно, остались в ванной. А он все еще валялся на спине, как беспомощный жук, и любое, даже самое осторожное движение причиняло боль.

Несколько раз принимался звонить телефон, но он был не в состоянии преодолеть пару метров, которые отделяли его от письменного стола, — боль была такая, что у него темнело в глазах, когда он пытался приподняться. Немного позже он услышал пронзительный звук своего мобильного телефона, каждый раз заставлявший его вспомнить Хичкока — «Убийство по телефону». Сейчас эта чертова штуковина ему бы очень пригодилась, но в нужный момент она, как назло, оказалась в кармане его летнего плаща, который висел в передней.

Он застонал. Если бы ему повезло, плащ сейчас лежал бы там, где он вчера его скинул, — на подлокотнике дивана, до которого можно дотянуться рукой.

Но к несчастью, добросовестная Мари-Элен перед тем, как попрощаться с ним и уехать, успела унести плащ в переднюю и повесить в гардероб. Положение было отчаянное!

Когда снова зазвонил стационарный телефон, Макс попытался перевернуться на живот и доползти до стола. Снова его пронзила эта режущая боль и перехватило дыхание. Наверное, сломана какая-то кость, потому что нога висела как плеть и в бедре была неестественно вывернута.

Старинная вилла в Ле-Везине — для многих несбыточная мечта. Но если ты живешь один, то случись что-нибудь — и такой дом становится для тебя западней. Сады тут были большие, дома стояли далеко один от другого, так что очень мало шансов на то, что тебя услышат соседи: разве что если ты будешь играть на саксофоне или трубе. Макс этим не занимался, а сейчас бы и не смог этого сделать, даже если бы умел играть на подобном инструменте.

Мари-Элен вернется только через десять дней и сначала удивится, почему все приготовленные впрок кушанья остались нетронутыми, а потом найдет его истлевшее тело перед книжными шкафами.

Наверное, она тогда скажет, что не дело оставлять мужчину одного в доме.

Потом кто-то позвонил в дверь, и Макс, вопреки всем доводам разума, подумал, что это вернулась экономка спасать своего «мсье Пруста». Сейчас она была ему нужна, как никогда в жизни.

Но никто не вставил ключ и не попробовал отпереть замок, и знакомый низкий голос не окликнул его: «Мсье Марше? Вы дома?»

Он приподнялся и изо всей мочи закричал, призывая на помощь, но, видимо, этого никто не услышал. Тогда он вспомнил, что позвонить ему в дверь можно только в звонок, который находится за воротами палисадника, а оттуда до дома изрядное расстояние. Невысокие кованые воротца легко можно было открыть, просунув руку в решетку и нажав изнутри на ручку, но кто же об этом догадается?

«Да, — подумал Макс с долей фатализма, прежде чем снова впасть в полузабытье, — спасти меня может только грабитель».

Солнце уже опустилось совсем низко, и за окном гостиной, выходившим на террасу, которое было приоткрыто, Макс вдруг услышал тарахтение газонокосилки. Он повернул голову к окну и стал вглядываться, что там происходит.

Человек в зеленой спецовке косил траву на лужайке. Никогда еще Макс так не радовался появлению своего садовника. Костариканец Себастьяно, делавший честь научному наблюдению, согласно которому костариканцы — самые счастливые люди в мире, имел собственный ключ от задней калитки и сарайчика в дальнем конце сада, где хранились нужные инструменты, и в том числе газонокосилка.

Вот уже много лет Макс стойко отказывался купить электрическую газонокосилку. Дело было не в скупости — Марше, напротив, был широкой натурой даже в те времена, когда у него было совсем мало денег и он кое-как пробавлялся журналистскими заработками. Дело было в том, что ему просто больше нравился запах бензина и громкое тарахтение мотора. Они напоминали ему детские годы в деревне под Монпелье, где его отец каждую субботу с шумом и треском, сопровождая свои действия громкими ругательствами, самолично запускал мотор газонокосилки, яростно дергая за шнур стартера, после чего ровное тарахтение мотора возвещало о наступлении выходных.

Вот вам и пример бесполезности ностальгии, в некоторых случаях она даже, напротив, могла повлечь за собой опасность для жизни! Лежа на паркете, Макс орал, стараясь перекричать сумасшедшую трескотню, которая ритмическими волнами то удалялась, то приближалась, а в вечернем воздухе повеяло запахом свежескошенной травы.

И вдруг все смолкло.

— Помогите! Помогите! — крикнул Макс еще раз, сколько было сил, в сторону окна в гостиной. — Я тут! В библиотеке!

Он чуть не вывернул шею и увидел, как Себастьяно насторожился и прислушался. Потом нерешительно приблизился и, подойдя к террасе, удивленно посмотрел на столик, на котором стояла не убранная с утра посуда.

— Hola? Senñor Marchais? Hola? Hola?