Париж – всегда отличная идея

Марчеллино какое-то время наблюдал за их движением, потом перевел взгляд на меня. Он улыбнулся, как будто ему было приятно видеть меня здесь. Затем он взял с тарелки оливку и отправил ее в рот. Мне пришло в голову, что он выглядит здесь совершенно естественно, как и подобает хозяину замка.

Я сделала глоток вина и позволила ему прокатиться по моему языку, наслаждаясь крепким вкусом с тонкими нотками терпкой вишни, как вдруг Марчеллино спросил:

– Dolcezza, почему ты так долго не возвращалась?

Я поперхнулась. Я не хотела, но случайно вдохнула немного кьянти, и теперь оно застряло у меня в горле, заставляя меня отплевываться и кашлять. Прикрыв рот рукой, я попыталась сдержаться, но у меня заслезились глаза и потекло из носа. Умею я впечатлить парня, которого не видела семь лет.

– Извини, – Марчеллино вскочил со своего места и похлопал меня по спине, мягко, но сильно, пока я не справилась с приступом кашля.

– Нет, все в порядке, – сказала я. – Ты просто застал меня врасплох. Я не думала, что мы сразу об этом заговорим.

– Я так часто думал о том утре, когда ты уехала, – он посмотрел на холмы, прежде чем снова повернуться ко мне. – Последнее, что ты сказала мне, было «я люблю тебя». Это был первый раз, когда ты сказала мне это, и мое сердце было так наполнено тобой весь день, что я едва мог работать. Я просто хотел быть с тобой, но когда вернулся, тебя уже не было. Уезжая, ты оставила мне записку о том, что твоя мама больна, а когда она умерла, я понял, что тебе нужно время. Но поскольку мы поддерживали связь на протяжении многих лет, я всегда удивлялся, почему ты так и не вернулась.

Я ковыряла толстую корку сэндвича в своей тарелке и не знала, что сказать. Марчеллино был единственным человеком, с которым я поддерживала связь после года, проведенного за границей. Все началось с того, что я объяснила свой внезапный отъезд, а затем за последние несколько лет все наше общение свелось к открыткам на Рождество. Он всегда говорил, что ждет меня в гости, и я знала, что так оно и было, но я сопротивлялась.

Я так живо помнила свой последний день здесь. Мой отец позвонил, когда я работала в сувенирном магазине. Когда он рассказал мне о маме, я убежала. Я знала, что времени критически мало, поэтому помчалась в свою комнату в женском общежитии на винограднике, собрала сумку и села в ближайший автобус до Флоренции, чтобы успеть на первый рейс домой. Я оставила Марчеллино записку, но как только вернулась домой, единственное, о чем я могла думать, была моя мать, а после ее смерти я больше ни о чем не могла думать. Мои сообщения и электронные письма были немногочисленными и редкими, а затем сократились до рождественских открыточек, которые, если честно, я забывала отсылать вовремя.

– После смерти моей мамы я просто… – мои слова оборвались. Я не знала, что сказать.

– Перестала жить? – догадался он.

– Да, именно так, – я почувствовала, как у меня перехватило горло. Я сделала еще один глоток вина, взяла свой сэндвич, а затем подняла глаза и заставила себя грустно улыбнуться. – Жаль, что я не умею писать письма. Жаль, что я не вернулась сюда раньше.

– Теперь ты здесь. Вот что важно, – Марчеллино потянулся через стол и взял меня за руку. – Mi dispiace per la perdita di tua madre[80].

– Grazie[81], – сказала я. Его сочувствие к смерти моей матери тронуло меня. Возможно, из-за того, что я услышала эти слова именно на итальянском. Я имею в виду, что только каменное сердце могло бы не испытать ответного волнения. Я сжала его пальцы одной рукой, а другой смахнула слезы с лица. Я не хотела зацикливаться на прошлом. Я хотела жить в настоящем. – Basta. Mangia[82].

Марчеллино улыбнулся и отпустил мою руку. В его глазах было выражение облегчения. Я поняла, что он не знает, что еще сказать мне. После смерти мамы я научилась читать людей и их эмоции по поводу горя. Люди, которые не потеряли никого из близких и дорогих и не знали, что сказать тому, кто потерял, испытывали облегчение, когда тема разговора сменялась. Они чувствовали себя неуютно, когда их окружало чужое горе, и старались избегать его, как будто оно могло быть заразным.

Я не винила Марчеллино за это. Раньше я завидовала людям, которые не испытали того же, что я, и задавала себе вопрос: почему я, а не они? Но за семь лет, работая с людьми, которые каждый день боролись за свою жизнь, видя их потери и помня про собственные, я все-таки выросла как личность и никому бы не пожелала таких страданий.

– За твое возвращение, – Марчеллино поднял свой бокал, и я прикоснулась к его бокалу своим.

Я улыбнулась. Я была счастлива, что нахожусь здесь. И если какая-то крошечная часть меня скучала по Джейсону и задавалась вопросом, что бы он сказал обо всем этом, я представляла себе, как он с восхищением рассматривает замок, и сразу же отодвигала мысли о нем в сторону. Я была здесь, чтобы заново открыть себя. Кроме того, Джейсон будет здесь через пять… ладно, четыре с половиной дня, но кто будет считать дни до его приезда? Уж точно не я.