Париж – всегда отличная идея

– Ты что, издеваешься? За последние семь лет я собрала миллионы, чтобы помочь людям в борьбе с раком. И ты считаешь меня недостаточно взрослой? – спросила я. Во мне поднималась волна негодования. – Я пытаюсь изменить этот мир к лучшему.

– Это твоя карьера, – сказал отец. – То, что ты преуспела в своей профессии, не означает, что ты выросла как личность. Челс, посмотри на свою жизнь. Ты работаешь семь дней в неделю. Ты никогда не берешь отгулов. Ты не ходишь на свидания. У тебя нет друзей. Черт возьми, если бы у нас не было этих совместных завтраков раз в неделю, я сомневаюсь, что вообще видел бы тебя кроме как по праздникам. С тех пор как умерла твоя мать, ты эмоционально отгородилась от всех нас. Что это за жизнь такая?

Я повернула голову и посмотрела в окно на Бойлстон-стрит. Я не могла поверить, что для отца так мало значила моя работа. Я работала на АОО – Американское онкологическое общество. Я старалась изо всех сил, чтобы стать лучшим корпоративным фандрайзером[3] в организации, и, за исключением одного раздражающего меня коллеги, этот статус никто не подвергал сомнению.

Он вздохнул. Я не могла смотреть на него.

– Челс, я не говорю, что твои достижения не важны. Просто ты изменилась за эти несколько лет. Я не могу вспомнить, когда в последний раз ты приводила кого-то домой, чтобы познакомить с нами. Ты как будто закрылась от всех, с тех пор как мамы не стало.

Я резко повернула голову в его сторону. Как он осмелился вспоминать о моей матери спустя пять минут, как объявил, что снова женится?

– Челс, ты здесь! – раздался голос из примерочной на противоположной стороне магазина. Я отвела взгляд от папы и увидела свою младшую сестру Аннабель, стоявшую в платье из ярко-розового атласа и тюля, отделанном широкой полосой сверкающих кристаллов.

– Что. Это. Такое? – Я перевела взгляд с Аннабель на отца и обратно. Кристаллы отражали флуоресцентный свет над головой. От этого перед глазами у меня появились пятна или, возможно, это были признаки инсульта. Трудно сказать.

– Это платье! – взвизгнула Аннабель. Затем она повернулась к нам. Длинная тюлевая юбка веером выбивалась из облегающего атласного лифа, а длинные темные кудри Аннабель ниспадали волнами. Она была похожа на сумасшедшую сказочную принцессу. – Тебе оно нравится, ты от него в восторге?

– Нет, оно мне не нравится. Оно слишком розовое, слишком пышное, и вообще это все слишком! – воскликнула я.

Швея посмотрела на меня так, словно собиралась вытащить несколько булавок из подушечки, прикрепленной к ее запястью, и проткнуть меня несколько сотен раз.

Я немного понизила голос:

– Вы что, оба сошли с ума? Серьезно, что, черт возьми, происходит?

Аннабель ошарашенно остановилась. От резкого поворота ее голова закружилась, и она слегка качнулась на ходу, больше похожая на пьяную принцессу, чем на сказочную.

– Как ты можешь этому радоваться? – рявкнула я на нее, указав на платье. – Ты знаешь меня двадцать семь лет! Как ты могла подумать, что мне такое понравится?

Аннабель схватилась за спинку стула, чтобы не упасть:

– Под словом «такое» ты имеешь в виду платье или свадебную церемонию в целом?

– Конечно же я имею в виду всю эту историю со свадьбой, – проворчала я. – У папы явно кризис среднего возраста, а ты просто идешь у него на поводу. Честное слово, Аннабель, неужели ты не понимаешь, что все это чрезвычайная ситуация?

Аннабель недоумевающе моргнула:

– В чем чрезвычайность ситуации? Папа женится. Это потрясающе. Кроме того, я чувствую свою личную заинтересованность, учитывая, что именно мой аукцион свел папу и Шери вместе.

– Потому что ты, как и папа, совсем спятила! – за- явила я. – Двух недель недостаточно, чтобы решить, выходить тебе за кого-то замуж или нет. Боже мой, да даже на получение паспорта уходит больше времени. О чем ты только думаешь, поддерживая эту безумную идею?

– Челс, это несправедливо, и ты это знаешь, – сказал папа.

Должно быть, в глазах у меня был гнев, потому что, посмотрев на меня, отец немедленно сменил тактику, и выражение его лица тотчас смягчилось.

– Когда ты перестала впускать любовь в свое сердце? – спросил отец. Его голос стал мягче и наполнился родительским беспокойством, оно давило, будто туфли, которые были слишком малы, но я игнорировала эту боль. Он не имел права судить меня, в то время как сам собирался жениться на женщине, которую едва знал. – Челс, ты и в самом деле хочешь прожить свою жизнь именно так? Не иметь никого, с кем можно ее разделить? Лично я этого не хочу.

Я отвернулась к окну, отказываясь отвечать. Со вздохом разочарования отец вышел за дверь. Я наблюдала, как его отражение в стекле становилось все меньше и меньше, по мере того как он уходил. Я не могла вспомнить, когда мы в последний раз спорили, бросая друг другу резкие слова, гноящиеся, словно язва. С тех пор как умерла мама, осознание того, насколько драгоценна жизнь, присутствовало постоянно, и мы всегда, всегда говорили друг другу «я люблю тебя» на прощание, даже когда не ладили.