Парижская любовь Кости Гуманкова

Враг подходил к столице –
Темнели гневом лица!

И две в конце:

Мы грозно шли к рейхстагу,
Храня в сердцах отвагу!

Режиссер всего этого праздничного действа, нервно дергая небритой щекой, мотался вдоль первого ряда и повторял, как заклинание: «Мальчики-девочки! Умоляю!! Если забыли слово, пропустите и читайте дальше. Никто не заметит. Только, ради жизни на земле, не останавливайтесь!»

Торжественное заседание началось. Сначала выступил большой руководитель городского уровня. Свой обширный доклад он явно видел впервые и всякий раз, запутавшись в придаточном предложении, поворачивался в сторону президиума и поверх очков строго смотрел на своих подчиненных. Докладчик с трудом доплелся до конца, состоящего из сплошных «да здравствует». Аплодировали ему долго и стоя, а он в ответ еле заметно кивнул залу и несколько раз вяло коснулся кончиками пальцев ладони.

Следом на трибуну поднялся старенький генерал. Он бесконечно перечислял номера частей, с которыми в ходе знаменитой фронтовой операции взаимодействовала вверенная ему бригада, а потом, помявшись, сообщил, что на победоносное завершение операции несомненно повлиял общеизвестный факт: перед началом наступления в расположение штаба прибыл молодой, но очень опытный политработник! И тут под шквал аплодисментов прозвучало имя крупного руководителя городского уровня. Тот нахмурился, словно бы недовольный навязчивостью бывшего комбрига, но потом все-таки с трудом улыбнулся.

Далее, олицетворяя живую связь поколений, выступил старшеклассник из нашей школы. Текст, сработанный общими усилиями педагогического коллектива, он две недели, до маниакального блеска в глазах, заучивал наизусть, но в последний момент, разумеется, все перезабыл. И сидевший под самой трибуной директор, сложив ладони рупором, громко подсказывал слова алебастровому от ужаса старшекласснику. Между прочим, за подсказки никто директора из зала не выгонял.

Наконец, как гвоздь программы, как звезду торжественных заседаний на сцену запустили таившегося в задних рядах президиума Ветераныча, Он домовито устроился на трибуне, привычным движением поправил микрофон и, обведя грустными глазами праздничный зал, – без бумажки! – начал:

– У меня дома, в платяном шкафу, рядом с письмами фронтовых друзей, хранилась старая красноармейская пилотка. Ее носил на своей удалой голове старший сержант Витька… – Тут его голос дрогнул, он отхлебнул чая и продолжал: – Старший сержант Виктор Кирьянов…

Дальше шел общеизвестный рассказ о сражении возле деревни Васино. Люди слушали, всхлипывали и вздыхали, а лицо большого руководителя городского уровня постепенно просыпалось, оживало – и всем вдруг стало ясно, что это лицо самого обыкновенного человека, временно впавшего в номенклатурное оцепенение.

Когда же Ветераныч дошел до слов о том, как по большаку на бешеной скорости проплыл «джип», как из машины высунулся широкоплечий политрук и, помахав наганом, крикнул: «Держитесь, ребята!» – случилось чудо. Руководитель резво вскочил со своего места и крикнул:

– Хлопцы, так то ж был я! Меня в штаб дивизии с донесением гоняли!

И он, распахнув руки, сквозь заросли живых цветов и стволы микрофонов проломился к Ветеранычу. Они обнялись и, похлопывая друг друга по спинам, слились в братском поцелуе.

– Вот это ход! Вот это сюжет! – лохматя волосы, бормотал сидевший рядом со мной режиссер.

– Все заранее подготовлено, – рассудительно заметил кто-то сзади.

– Не говорите чепухи! – драчливо обернулся режиссер. – Полный экспромт! Полный…

Когда Ветераныч под бурю аплодисментов закончил свое выступление и скромно направился в глубь сцены, большой руководитель городского уровня дружески кивнул на стул по правую руку от себя – и весь президиум дисциплинированно сдвинулся вправо…

…В Москве заканчивалась эпоха семейных общежитий. Самым первым, даже раньше, чем папик Леника, отдельную квартиру получил Ветераныч. Во двор въехала крытая военная машина, из кузова выпрыгнули солдатики и под командованием старшины принялись неумело грузить обильные пожитки Ветераныча, а он суетился вокруг них и жалобно покрикивал: «Только не поцарапайте, ребятки! Только поаккуратнее!..»

Погрузка заканчивалась. Пересчитывая коробки и узлы, Ветераныч ненароком заметил меня. Он помахал рукой и крикнул: «Когда вырастешь, просись в артиллерию. Богом войны будешь!»

Чтобы обсудить необыкновенную новость (до сих пор из нашего общежития по своей воле еще никто не уезжал!), я заглянул к моему другу Мишке и застал там двенадцатибалльный семейный скандал:

– Семену… Одинокому… Дали! – сквозь слезы причитала Мишкина мать. – А тебе, семейному, – шиш! Ты ведь тоже фронтовик!

– То-о-же!!! – взревел дядя Коля Калугин, и я понял, что период примирения с действительностью у него закончился. – То-о-оже! Я воевал, а он, гнида, по складам отирался и жопу отращивал!

– За что ж ему тогда ордер дали? – ехидно сознательно выводя мужа из себя, поинтересовалась Мишкина мать.

– Подожди, ему еще и орден дадут!