Парижские могикане

Регина промолчала. Она только отодвинулась вместе с креслом назад, в тень раскинувшихся в гостиной деревьев, словно желая скрыть смущение.

Пчелка, видя, что если Регина не дает своего согласия, то и не запрещает ей говорить, как ни в чем не бывало продолжала свой рассказ.

— Я остановилась на том, что принцесса была красавица… Впрочем, пропустим это: папа утверждает, что красота проходит, а доброта остается… А доброта Зулеймы была поистине удивительна! Когда принцесса проходила по улицам Багдада, все матери показывали на нее своим детям:

«Вот идет самая красивая и милосердная принцесса, какая когда-либо жила и когда-либо будет жить на свете!»

Мало-помалу она приобрела в своем предместье такую известность, что к ней стали относиться не как к обыкновенной девушке, а как к настоящей фее, которая творит чудеса на своем пути, одного утешая, другого исцеляя, превращая злых в добрых, делая хороших еще добрее.

Случилось однажды так, что маленький тамошний савояр, зарабатывавший на жизнь тем, что заставлял плясать ученого сурка, за целый день не получил ни одного су. Он сидел у ворот дворца, где жила принцесса, и плакал, не смея вернуться домой из боязни, что хозяин его изобьет.

Принцесса выглянула в окно и увидела рыдающего мальчугана. Она поспешно спустилась вниз и спросила, что с ним. Едва завидев принцессу, мальчик понял, что спасен. Он запрыгал от счастья, приговаривая:

«Фея! Вот фея!»

Потом он попросил у нее милостыню, несколько раз повторив на своем языке:

«Carita! Carita, principessa! Carita!»[29]

Тогда пять или шесть человек, слышавших слова мальчика и знавших до того лишь земное имя принцессы — Зулейма, то есть царица, — подхватили это еще более прекрасное имя и стали звать ее фея Карита, что означает фея Милосердия…

Регина снова перебила Пчелку.

— Вы понимаете, сударь, откуда эта девочка берет свои истории? — спросила она Петруса.

— Да, княжна, — улыбнулся Петрус, — да, отлично понимаю. И я даже меньше вас удивлен богатством ее воображения, принимая во внимание то обстоятельство, что, по-моему, ее воображение не что иное, как воспоминания.

Читатель, очевидно, догадался, что от этих слов и взгляда Петруса щеки Регины разгорелись еще ярче.

Но юная Шехерезада, не обращая внимания ни на взгляды Петруса, ни на смущение Регины, продолжала:

— Господин художник! Я не стану рассказывать обо всех прекрасных и добрых делах, которые доказывают, что фея Карита заслужила свое имя. Я поведаю вам лишь об одном таком случае, и моя сестра Карита… нет, Зулейма… нет, Регина, я все время оговариваюсь… и моя сестра Регина, которая лучше меня знает все волшебные сказки, потому что она старше и умнее, может подтвердить, что я не изменила ни слова.

Я уже сказала, что дворец принцессы стоял среди цветущих садов и аллей, окружающих Багдад подобно тому как бульвары окружают Париж. Летом принцесса вместе с отцом ежедневно каталась там верхом. Никого не оставляла равнодушным эта пара.

— Вы правы, — подтвердил Петрус, бросив на девочку благодарный взгляд.

— Вот видишь, сестра, господин художник говорит, что это правда!.. Однажды во время прогулки фея Карита заметила на краю придорожной канавы девочку лет двенадцати-тринадцати; бледная, худенькая, с рассыпавшимися по плечам спутанными волосами, девочка дрожала всем тельцем, хотя в этот день было очень жарко и она стояла на самом солнцепеке. Вокруг нее прыгали, ласкаясь, несколько собак, а на ее голом плечике сидела ворона и хлопала крыльями. Но ни вороне, ни собакам не удавалось развеселить девочку: казалось, ей так плохо, что она не замечает ни собак, ни певших над ее головой птиц, ни стрекотавших вокруг цикад. Нет, она дрожала и стучала зубами, словно на дворе стояла лютая зима, а ведь дело происходило прошлым летом, в августе… Ой, что я говорю! — спохватилась девочка.

Петрус улыбнулся.

— Ну вот, ты и сама видишь, что заговариваешься, — заметила Регина, — рассказываешь о халифе Гарун аль-Рашиде, и вдруг — прошлый год! Говоришь, что события происходят в Багдаде, и вдруг — мальчик-савояр! Сегодня ты не в ударе, Пчелка; оставь свою фею Кариту: в другой раз твоя история будет удачнее.

— Мне замолчать, господин художник? — спросила Пчелка Петруса. — Вы согласны с моей сестрой?

— Нисколько, мадемуазель! — воскликнул Петрус. — Я нахожу эту историю чрезвычайно интересной, до такой степени интересной, что делаю к ней набросок по мере того, как вы рассказываете; я почти закончил, не хватает только головы дрожащей девочки, зато я уже начал рисовать фею Кариту.

— Покажите! Покажите! — попросила Пчелка, поспешно поднимаясь с колен и подходя к Петрусу.

— Нет, нет, — возразил Петрус, пряча набросок. — Рисунки — как сказки: чтобы их поняли, они должны быть завершены. Досказывайте свою сказку, мадемуазель, а я закончу свой рисунок.

— На чем я остановилась? — спросила Пчелка.

— На том, что дело происходило в прошлом году, в августе, — подсказал Петрус.