Парижские подробности, или Неуловимый Париж

Счастливый народ! Ведь он живет в уверенности, что по крайней мере раз в неделю может отрешиться от всех своих забот; может танцевать, петь и веселиться, скинув бремя горестей, которое так угнетает дух других наций (Лоренс Стерн).

Столько красавиц! Пусть придут в воскресный полдень сюда те, кто утверждает, что в Париже нет красивых женщин. И как, в самом деле, не потерять голову (comment ne pas perdre la tête) от оживленных светом немудреного веселья лиц – юных, детских, старых и молодых. Здесь и в самом деле хорошеют дурнушки, а все остальные превращаются в красавиц. Все счастливы. И озаренные забытой юностью почти старушечьи личики, и трогательные и смешные в детском своем веселье дамы средних лет, и растерянные, но покоренные зрелищем случайные прохожие, и музыканты, и все – рáвно счастливые.

Каждое воскресенье, год за годом. И в зной, и в зимний мокрый снег. Вот она – нерасторжимость времен. Шекспировское the time is out of joint[244] – это не про Париж!

Встречи на Муффтар заставляют еще и еще раз вспомнить все ту же мысль Гертруды Стайн, которая приводилась касательно земных радостей бытия: «Для французов действительно ничего не важно кроме повседневной жизни и земли что им ее дает. ‹…› Все что делает человек каждый день внушительно и важно».

Ценность всех мгновений жизни внятна французу и парижанину в особой, лишь ему отпущенной мере. Это не означает, что здесь все веселы, хотя в Париже улыбаются охотно и почти непременно. Печали и здесь много. Но нет (или почти нет) этого угрюмого изживания мгновений, часов и дней. Время здесь имеет вес, вкус, фактуру, оно чудится густым и плотным, осязаемым и, главное, таинственным образом соотнесенным с биением нашего сердца, током крови, течением мысли. Люди – в постоянном соприкосновении с текущими минутами, с воздухом Парижа, и порой пошлые сувениры – пустые банки с пафосной надписью «L’Air de Paris»[245], что продаются повсюду, – кажутся исполненными глубокого смысла.

Клошары[246], выбравшие для себя эту странную, вольную и очень тяжелую, в сущности, жизнь, – чисто французское и более всего парижское явление. Они живут так, как хотят, но именно живут, они выбрали судьбу, а не просто стали ее жертвой. И лица их чаще бывают беззаботнее, чем у тех, преуспевающих, кто работает, поглощен заботой и суетой. Свобода имеет свой вкус, недоступный большинству – тем, кого Брассанс называл «благонамеренными людьми» (les gens bien intentionnés).

В Париже многие из тех, кто по общепризнанным меркам занимает достаточно скромное положение в общественной-иерархии, свободны от комплексов и мечтаний о социальном престиже. Соприкосновение с радостью (или, во всяком случае, с удовольствиями) бытия доступно вовсе не только преуспевшим, и выражение «смаковать (savourer) жизнь» – не только для богатых. Конечно, француз вечно недоволен и вечно «против», но за жизнь он голосует обеими руками!

Канал Сен-Мартен

Тем более что самое ценное и значительное в Париже не стоит больших денег, а чаще и достается даром: улыбка прохожего, шутка гарсона в брассри, вино за стойкой дешевого кафе, поездка на автобусе, отблеск неба на золотой гирлянде, украшающей черный купол Института! Любовь к этому «ценному и значительному» уравнивает людей, как всякая общая страсть. Этот бескорыстный культ удовольствия, дарящего едва ли не равную радость «снобинару», пробующему коллекционное вино в родовом замке, и завсегдатаю маленького бистро, что смакует petit vin у стойки, старушке, подставляющей высохшее личико солнцу в парке Монсо, или интеллектуалу, отыскавшему редкую книжку на улице Бонапарта, – вот то, что роднит парижан, вовсе не бездельников, просто свободных, знающих цену простым радостям бытия. Похоже, они уверены – не бывает «завтра», оно так скоро станет сегодняшним днем, и только этот, сегодняшний день действительно ценен. Мне кажется, они не хотят ждать, пока станут богаче, «устроеннее». Они живут – всегда. Газданов написал о бедных рабочих в Париже (в цитированном уже романе «Ночные дороги»): «Меня поражало, мне не могло не импонировать то веселое мужество, с которым они жили».

Канал Сен-Мартен