Она огляделась, не зная, что делать, а затем заметила, как шевельнулась занавеска в окне соседнего дома. Она постучала туда. После нескольких минут неуверенного ожидания соседка открыла ей дверь и с подозрением посмотрела на нее.
– У меня есть письмо, – объяснила Мирей. – Для человека, живущего по соседству. Его жена попросила меня доставить его ему.
Соседка покачала головой.
– Его тут больше нет. Пришли немцы и забрали их всех, отца и двух детей. Куда – я не знаю.
– Но могли бы вы хотя бы сохранить для них эту записку и передать им, когда они вернутся?
Соседка с сомнением посмотрела на нее, затем неохотно протянула руку через щель в двери, чтобы принять записку.
– Хорошо, я возьму ее. Но они не вернутся. Никто не возвращается, так ведь?
Она плотно закрыла дверь, словно подчеркивая свои слова.
Встряхнувшись, Мирей медленно поехала обратно на Рю Кардинале по замерзшим улицам, которые выглядели мрачно пустынными.
Она оставила велосипед в прихожей и поднялась по лестнице в квартиру, чувствуя себя совершенно измотанной. Это был долгий день, и она замерзла до костей, проехав немало километров под ледяным ветром. Она вернулась намного позже, чем рассчитывала, и с нетерпением ждала появления Клэр и Виви, чтобы разделить с ними тарелку горячего супа. Она остановилась на лестнице, чтобы подобрать оброненную кем-то перчатку. Было похоже, что та принадлежала Клэр. Мирей улыбнулась: вот будет радость, когда она обнаружит пропажу.
Она приоткрыла дверь и погрузилась в такую глубокую тишину, что у нее зазвенело в ушах.
– Клэр? – позвала она. – Виви?
Ответа не последовало. Она пожала плечами. Должно быть, они вышли – может быть, в кафе. В таком случае Клэр наверняка хватится пропавшей вещи. Дверь в комнату Клэр была приоткрыта, и она вошла, собираясь оставить перчатку на подушке. Но остановилась прямо в дверях, чувствуя, как ее начинает одолевать беспокойство. Комната выглядела неопрятной: ящики открыты, одежда разбросана по полу. Дверца шкафа была распахнута, и Мирей увидела мерцающие внутри серебряные бусы на вечернем платье полуночного цвета, но несколько висевших рядом с ним вещей определенно исчезло.
Она бросилась в комнату Виви, теперь паника уже полностью завладела ей. Там было еще хуже. Стул оказался перевернутым, а содержимое платяного шкафа и комода разбросано по кровати. Кувшин с ручками и карандашами, стоявший на подоконнике, валялся на полу разбитым, а вокруг лежали листки, вытряхнутые из перевернутой корзины для бумаг.
Мирей медленно опустилась на пол и закрыла лицо руками.
– Нет, – прошептала она. – Только не Виви. Не Клэр. Забрать должны были меня, но не их.
Лишь гораздо позднее, когда она, задыхаясь, бежала к мастерской красильщика, стуча в его дверь и умоляя впустить, она поняла, что все еще сжимает потерянную Клэр перчатку.
За последние несколько месяцев беспокойство, которое она испытывала после своей встречи с Эрнстом в тот летний день у зимнего велодрома Вель д’Ив, отошло на второй план и со временем стало лишь одним из фрагментов раскинувшегося повсюду гобелена страха, который и стал фоном повседневной жизни во время войны. Время от времени Эрнст вторгался в ее беспокойные сны, и она просыпалась, чтобы снова увидеть Виви у своей постели, а та, проснувшись от криков Клэр, просила ее замолчать, уверяя, что все в порядке.
Но теперь ее объял кошмар, от которого невозможно было пробудиться. Выражение холодного бесстрастия на лицах этих трех мужчин казалось ей еще ужаснее, чем злобные горгульи, преследовавшие ее во сне. Она почувствовала, как цепенеют ее разум и тело, когда первый из мужчин потребовал, чтобы она отвела их наверх в квартиру, где они займутся расследованием полученного сообщения.
– Какого сообщения? – спросила она, пытаясь выиграть время.
– О подозреваемых в подрывных действиях, – рявкнул офицер гестапо, указующе вытянув руку и приказывая, чтобы Клэр шла вперед.