Парижские сестры

– Я не смогла ее спасти, – прошептала она. – Я пыталась. Она спасла меня, а я ее – нет. – Потом из ее глаз потекли слезы, увлажняя высохшую и туго обтянувшую лицо кожу, словно дождь после засухи, а он обхватил ее хрупкое тело руками и продолжал держать, пока она плакала.

В последующие дни, пока они дожидались, как Клэр наберется сил для возвращения в Париж, он договорился с руководством американской больницы насчет того, чтобы ему позволили постоянно присутствовать у ее постели. Он кормил ее питательным супом, давая за раз всего по нескольку ложек: только это мог переварить поначалу ее истощенный организм со съежившимся желудком. Он заботился о том, чтобы она регулярно принимала уже знакомый ей горький раствор, и бережно втирал мазь в ее руки и ноги, помогая исцелять оставшиеся на них шрамы. Он отказывался уходить, даже когда наступала ночь; пробуждаясь от ночных кошмаров, она неизменно видела его рядом: он держал ее за руку и успокаивал, как это прежде делала Виви:

– Тише. Я здесь. Все в порядке.

Пока она была не в силах говорить ни о том, что произошло в штабе гестапо на авеню Фош, ни о поездке на поезде в Дахау, ни о том, что случилось в лагере. Говорил в основном он, а она удивленно слушала, иногда задаваясь вопросом, уж не приснилось ли ей то, что он рассказал о себе и о Виви.

Первое, что он сообщил, – это свое настоящее имя – Лоуренс Редман («Все зовут меня Ларри», – сказал он ей). Да, не месье Леру, но почти прямой перевод с английского на французский.

Второе, что Виви была его сестрой.

Они выросли на севере Англии, а не в Лилле, хотя их мать была француженкой, а Лилль – ее родным городом. Их отец, англичанин, владел текстильной фабрикой: именно поэтому Виви так много знала об оборудовании на фабрике в Дахау.

– Она повсюду следовала за папой, задавая бесконечные вопросы, пытаясь понять, как все работает. И всегда любила шить, – рассказывал он Клэр. – Когда она была маленькой, то шила платья для своих кукол. Затем начала моделировать собственную одежду. Она работала в гардеробной местного театра: уж больно нравились ей пышные ткани и богатая отделка. Вдобавок оказалось, что она была талантливой актрисой.

– Когда разразилась война, я был выбран для обучения у руководителя спецоперации, – продолжал он. – Поэтому, когда она пришла ко мне и сказала, что тоже хочет присоединиться, чтобы чем-то помочь французам, я понял, что она идеально подойдет. Мы свободно говорим по-французски – дома наша мама всегда говорила на родном языке – а наши знания в области текстиля и моды стали именно тем, что было нужно SOE для создания сети, базирующейся в Париже, где индустрия моды обеспечивала идеальное прикрытие.

Потом он остановился, не в силах продолжать, вспомнив свою прекрасную, такую живую сестру.

– Я пытался отговорить ее, – сказал он наконец. – Но вы же знаете ее: столь же упрямая, сколь и решительная. И это тоже были черты, которые делали ее идеальной для предназначенной роли. Она была просто находкой. Она прошла обучение, причем с триумфом. Поэтому ей поручили одну из самых опасных функций: быть радиооператором в самом сердце Парижа, замаскировавшись работой швеей. Я даже не знал, бояться мне или гордиться своей младшей сестрой.

Казалось, эти слова подкосили его; Клэр потянулась и погладила его по волосам. Собравшись с силами, он заговорил вновь.

– Вы и я, мы вместе несем вес нашей общей вины. В ее судьбе каждый из нас сыграл свою роль. Но после того, что я узнал от вас, я понимаю: мы все равно ничего не смогли бы сделать, чтобы удержать ее. Она была полна решимости бороться за правое дело Франции. Да, именно такой она и была. Она всегда грудью встречала опасность и умела учиться на собственных ошибках. Она обладала подлинным мужеством. Она была настоящим бойцом.

Они плакали вместе: их слезы смешивались, и в этом они находили утешение; но, несмотря на то, что ее сердце разрывалось от горя, почти столь же сильного, как боль от шрамов на ее теле, она понимала: из этих слез и разделенной боли родится нечто новое. Вместе с Ларри они нашли бы способ, как заново построить жизнь.

Он сказал ей еще кое-что. Настоящее имя Виви. Звучало оно вовсе не «Вивьен». На самом деле ее звали Гарриет.

Гарриет

Итак, теперь, наконец, я знаю, кто я такая.

Я Гарриет. Названа в честь моей двоюродной бабушки, умершей в Дахау в день своего освобождения. Гарриет, которая выбрала имя Вивьен[59], потому что любила жизнь. Гарриет, исполненная теплоты, дружелюбия и смелости. Смелости, достаточной для того, чтобы лицом к лицу встретить угрожающую свободе опасность, чтобы добровольно отправиться в самое пекло войны, играя в ней одну из самых опасных ролей. Если в среднем радиооператор Сопротивления мог прожить максимум шесть недель, то ей это удавалось на протяжении четырех лет.