Парижские шуты

– Таких, как ты, сюда не пускают, – раздался громогласный голос, – святой была когда-то Магдалена, а ты – заблудшая овца. Пошла вон!

Теплый свет, что грел меня и успокаивал исчез. На смену ему всё та же комната, запах тлеющих углей и знакомые голоса.

– Ленка! Ты слышишь? Антуан приехал! Держись дикая брави, – сказал Жан, горько усмехнувшись.

"… Я в грёзах видела тебя.

Поодаль дом, чуть дальше океан,

а где-то позади леса, что частью плоти моей стали.

Ах, если бы могла я раствориться среди мха,

сокрыться от безмолвия печали.

Тебя искать не стану я,

не брошусь в сотканые дали…"

Светлые покои доктора Антуана Дюваля обычно были заперты от всех. Теперь же я, Магдалена Кот, беглая преступница и знатная душегубица заняла их. Небольшая, полупустая комната. По левую руку от меня стояло массивное зеркало, комод и пара стульев. По правую – ничего, кроме трёх небольших окон, выходящих на улицу Добродетелей. Одно из них было приоткрыто. Тусклый луч, уставшего, опечаленного, а потому спрятавшегося за облаками солнца, упал на чистый пол. После длительных дождей небо, словно заболело. Затенутое жёлто-серыми тучами, оно тихонько плакало. Слёзы холодной изморосью напоминали людям о том, что природа тоже порой горюет. Беспризорные мальчишки орали под окнами, отвлекая внимание. Один за другим они обчищали карманы прохожих. Вот-вот, какой-нибудь подозрительный господин заприметит воришку и, схватив за шкирку, потащит его к сержанту. Ничего, ночлежнику полезно, сама через это проходила. Я с трудом встала с кровати. Левый бок, туго затянутый бинтами, противно, болезненно ныл. И всё же я подошла к окну. Да, так и случилось. Неравнодушный прохожий дал мальчонке под дых и повёл его в узкий переулок. Чертёнок вырывался и плакал, умолял отпустить, но мужчина молча тянул его во тьму. Дама средних лет в светло-розовом пальто смотрела на происходящее с ужасом, затем не выдержав подбежала к таинственному незнакомцу и попыталась оттащить от него сорванца. Человек грубо оттолкнул её так, что та чуть не упала наземь.

– Наконец-то ты пришла в себя, моя дорогая!

Я вздрогнула. В комнату вошёл обаятельный мужчина пятидесяти лет. Его седые волосы были собраны в тугой пучок, а лучезарная улыбка, подобно сладкому мёду, липла ко всему, на что падали глаза доктора. Молча кивнув, я обернулась к окну. Ни мальца, ни бестактного господина не было. Только пострадавшая женщина красочно описывала произошедшее скучающим зевакам.

– Простите месье Дюваль, я немного озадачена.

– Чем же, Магда? – удивлённо спросил он.

– О, не беспокойтесь, ох уж эти мысли вслух, – ответила с деланным безразличием, – долго я была без сознания?

– Почти сорок часов. Ты потеряла слишком много крови, особенно по пути. Жан хоть и силён, но тащить тебя ему было сложно, в основном из-за платья, оно значительно утяжеляло.

Я было открыла рот, чтобы сообщить неприятный факт об этом платье, но Антуан быстро понял и, подняв руку, как бы останавливая меня, сказал:

– Да, уже дома мы обнаружили это.

Он указал на комод, где кто-то аккуратно выложил всё оружие, которое я тщательно прятала в потайные карманы подъюбника. Я перевела взгляд на доктора и виновато улыбнулась. Немного помедлив, я сказала:

– Хотелось бы немного размять ноги, уж очень не люблю лежать без толку.

– Понимаю, – сочувственно произнес он, – ты такая же неугомонная, как и моя родная Вите. Пока приляг. Я найду подходящую одежду и ты сможешь выйти.

Я послушно подошла к большой кровати и упала на мягкие перины. Он смотрел на меня так нежно, почти по-отечески. Для Антуана Дюваля я лишь несмышленое дитя, брошенное на произвол судьбы в раннем детстве.

– Бьянка готовит завтрак, чего бы ты хотела?

Живот неприятно заурчал, напоминая о том, что я простая, хоть и чертовски везучая, смертная.

– Что угодно на ваше усмотрение, месье.

– Я распоряжусь.

Мужчина вышел, а я осталась лежать безучастно, уставившись на сверкающую люстру. Раньше это была комната матери Вите, Дезири. Роспись на потолке, выполненная по заказу женщины талантливым художником, уносила в дальние миры, построенные чистейшими детскими грёзами. Над головой, прямо в комнате, простиралось искусственное небо. Облака-овечки гуляли по нему без страха. Они не оглядывались, не боялись пастушьей герлыги или серого, голодного волка. Тут пушистые создания в безопасности. Я прислушалась к их шагам и шёпоту. Ярки бекали о чём-то прекрасном, совершенно неземном. Ах, разобрать бы их болтовню, добавить что-то своё. Но они не ответят мне, гордые дурочки.