Парижские шуты

Я вновь встала. Подойдя к большому зеркалу в золотой раме я посмотрела на бледную, немного истощённую, но всё ещё дьявольски привлекательную девушку. Аккуратные, припухлые губы, слегка вздёрнутый носик и огромные, голубые “глаза-аквамарины”. Светло-русые, длинные волосы струились по худым плечам. Фигура отточенная, песочные часы, что вызывают восхищение мужчин. Для нас же, женщин, это стремление к идеалу может стать роковым. И эти ноги… Красивые и выносливые. Они пробежали за короткую, пока жизнь, сотни и сотни километров. Сначала спасая меня от фанатика отца, затем от разбойников, убийц и насильников, сталкиваться с которыми регулярно считается “издержками” моей профессии. Нельзя сказать, что я трусиха, но порой убежать самое разумное решение. В дверь постучали и знакомый девичий голосок пропел:

– Магди, к вам можно?

– Да Вите, крошка, проходи, – ответила я.

– Папочка сказал, что вам лучше, – радостно воскликнула она, влетая в комнату, – ваша одежда безнадежно испорчена. Я принесла вам платье мамы. Она носила его задолго до того, как… как…

– Была убита Вите. Не стоит бояться этих слов иначе сброд, – я кивнула на случайных прохожих под окном, – учует слабость твоего духа и с аппетитом сожрёт. Во всяком случае, не питая к тебе тёплых, сестринских чувств, я бы так и сделала.

– Папа говорит, что ваша дерзость однажды непременно сведёт вас на тот свет и я вижу – он прав, – расстроенно проговорило дитя.

– Пускай так, – небрежно бросила я, – главное, что сейчас, в это мгновение, я имею возможность дышать с тобой одним воздухом, а что будет дальше меня мало волнует.

– Вите, милая, не обращай внимание на это несносное создание.

В дверях стояла Рита. В её взгляде читалось и презрение, и ненависть, и сочувствие. Она прекрасно знала, что на самом деле чувствует человек с моей судьбой. За грубостью и дерзостью скрывается проклятый обществом ребёнок. Преданный, растоптанный изгой.

Вите отдала мне платье, заношенные сапожки и вышла из комнаты. Марго заперла дверь, а затем уселась на кровать, жестом приглашая меня к себе. Мы молча смотрели в зеркало, что стояло напротив, и думали о глупых, низменных вещах. Облака-овечки на потолке никогда бы не впустили в своё сознание подобную чушь.

– Такая нелепость, – тихо сказала я.

– Что за ересь пришла в твою пустую башку на этот раз, – спросила она, ухмыляясь.

– На кой чёрт вы спасли меня, а главное, как узнали, что я в этом гадюшнике?

– Ты знаешь, какое трепло этот слизняк Олеандр? В кабаке, что на Клиши, пьяным языком он взболтнул, что одна юная полька завтрашним вечером познает остриё его клинка. Слухи дошли до Жана, но, естественно, трактовал он это не совсем верно.

– Извращенец!

– Надо отдать ему должное, я тоже подумала о члене, – сказала она, хихикая.

– Лучше бы это, чем лезвие в боку, – ответила я, вяло усмехаясь, – а спасать зачем?

– Я знаю твой секрет, несвятая Магдалена, – прошептала она, заговорчески улыбаясь.

Я окинула её непонимающим взглядом. Лицо девушки окаменело. Она смотрела на меня пустыми глазами, а затем медленно, словно находясь в неком трансе, произнесла:

– Старуха с косой желает встретиться, Магда. У неё для тебя сюрприз.

– Сука, – сказала я вставая с кровати.

Боли больше не было, лишь тупая ярость. Я схватила Маргариту за шею. Стоя над ней, я ощущала, как поднимается эта мощь и сила, заточённая глубоко внутри. Женщина сначала не сопротивлялась. Она смотрела на меня подобно отчаянному смельчаку, который понимает, что его вот-вот убьют, но с места не сдвинется, не попробует вырваться, не предпримет ни единой попытки спастись. Я таких никогда не понимала. Видимо с достоинством принять свою смерть кому-то гораздо важнее, чем прожить долгую жизнь, сыграв однажды не по правилам. Естественно, Марго не из таких людей и придя в себя, осознав, что происходит, она стала отчаянно вырываться. Я сжимала пальцы сильнее, видя, как синеет её лицо. Остановиться теперь невозможно. Дикий, кровожадный зверь, вот кто напал на Риту. Всем, кто знает о моих грехах, так же известно, что я убиваю не только ради справедливости, но и по менее понятным обществу причинам. Женщина схватилась за спинку стула и опрокинула его с таким грохотом, словно он весил килограмм двадцать. Внизу послышались торопливые шаги и в комнату вбежали двое мужчин. Впереди был Жан. Он смотрел на нас недоуменно, не зная, стоит ли вмешиваться, ведь у его мудрой жены всегда всё под контролем. Немного позади стоял красивый, высокий джентльмен. Карие, почти чёрные глаза буравили меня. Он словно капался в моих воспоминаниях, а затем спустился к теплым, липким внутренностям. Вот мужчина нащупал мягкие легкие, и рука его скользнула к колотившемуся сердцу.

“Только разум чистый не трожь, умоляю, – подумала я, – забери всё, но не рассудок, что жив пока во мне.”