Парижские тайны. Том 1

– Особенно потому, что, возможно, понадобится их помощь, когда мы потащим вас в тюрьму, если вздумаете брыкаться, – добавил Маликорн. – С нами нет мирового судьи, но, если он вам так нужен, мы его представим, вытащив его из постели, совсем тепленького и такого добренького… Бурден, сходи за судьей!

– Меня… в тюрьму? – вскричал пораженный Морель.

– Да, в Клиши…

– В Клиши? – повторил ошеломленный гранильщик.

– У него, наверное, с головой не все в порядке, – заметил Маликорн.

– В долговую тюрьму, если это вам больше нравится! – пояснил Бурден.

– Значит, вы… Как же так?.. Значит, нотариус… О господи!

И Морель, побледнев как смерть, упал на свою табуретку, не в силах вымолвить больше ни слова.

– Мы судебные приставы, и нам поручено схватить тебя, если повезет… Теперь понятно, деревня?

– Дети! – взмолилась Мадлен. – Просите этих господ не уводить нашего несчастного отца, нашего единственного кормильца! Ах, Морель! – воскликнула она душераздирающим голосом. – У них записка от хозяина Луизы. Мы погибли!

– Вот постановление, – сказал Маликорн, вынув из своей папки документ с печатями.

Он пробормотал, по своему обыкновению, почти невнятно большую часть текста, зато отчетливо прочитал последние слова, к несчастью, слишком понятные Морелю:

«Исходя из последнего, суд приговаривает вышеупомянутого Жерома Мореля выплатить вышеупомянутому негоцианту Пьеру Пти-Жану долг в тысячу триста франков, взыскав его со всего его имущества и с него самого со всеми процентами со дня вынесения приговора и со всеми судебными расходами.

Заслушано и утверждено в Париже, 13 сентября 1838 года»[93].

– А как же Луиза? – воскликнул Морель, почти ничего не поняв в этой тарабарщине. – Что с Луизой? Где она? Значит, она ушла от нотариуса, раз он может посадить меня в тюрьму! Луиза!.. Господи, что с ней стало?

– Какая еще Луиза? – спросил Бурден.

– Хватит! – грубо прервал его Маликорн. – Ты что, не видишь, что он ломает комедию? Пошли! – продолжал он, подступая к Морелю. – Налево кругом и вперед! Шагай, раб нерадивый. Пора подышать свежим воздухом, а то здесь такая вонища!..

– Морель, не ходи с ними! Защищайся! – в отчаянии закричала Мадлен. – Убей этих проходимцев! О, какой ты трус! Неужели ты позволишь увести себя? Оставить нас одних?

– Не стесняйтесь, сударыня, будьте как дома, – сардонически усмехнулся Бурден. – Но если ваш муженек поднимет на меня руку, я его оглушу.

Морель думал сейчас только о Луизе и почти не слышал того, что говорили с ним рядом. Внезапно выражение горькой радости осветило его лицо, и он воскликнул:

– Значит, Луиза ушла из дома нотариуса! Что ж, я пойду в тюрьму с легким сердцем.

Но, окинув взглядом мансарду, он вскричал:

– А моя жена? Ее мать? Все мои дети? Кто будет их кормить? Мне же не доверят камни, если я попаду в тюрьму. Все будут думать, что я в чем-то виноват… Это же смерть для меня и всей моей семьи! Этого хочет нотариус?

– И раз, и два, мы когда-нибудь с этим покончим? – завопил Бурден. – Как это надоело! Одевайся, и пошли!

– Добрые господа, простите меня за то, что я тут наговорила, – взмолилась Мадлен со своего тюфяка. – Вы ж не так жестоки, чтобы увести Мореля! Что станет со мной, с пятью детишками и слабоумной матерью? Посмотрите на нее, посмотрите, как она скорчилась на своем топчане! Она совсем впала в детство, добрые господа, она выжила из ума!

– Эта остриженная старуха?

– Смотри-ка, она в самом деле острижена! – сказал Маликорн. – А я-то думал, что у нее на голове белый платок.

– Дети, просите на коленях этих добрых господ! – воскликнула Мадлен в последней попытке умилостивить судебных приставов.

Но перепуганные детишки только плакали и не осмеливались вылезти из своего матраса.

От всего этого необычного шума, от вида незнакомых людей старая идиотка начала кричать и глухо рычать, ударяясь затылком о стену.

Морель, казалось, не видел, что происходит вокруг него. Этот удар был таким ужасным, таким неожиданным; арест его грозил такими страшными последствиями, что он не мог об этом даже думать… Лишения измучили его, и он вконец обессилел; бледный, с блуждающим взглядом, сидел он на своей табуретке, опустив руки, с поникшей на грудь головой.

– Довольно! Тысяча чертей! Когда-нибудь это кончится? – завопил Маликорн. – Мы что здесь, на свадьбе? Пошли, иначе я тебя поволоку!

Пристав схватил ремесленника за плечо и затряс.

Эти угрозы, эти грубые жесты вконец испугали детей; трое мальчиков, почти голые, выбрались из своего матраса, бросились в ноги судебным приставам и закричали, сложив ручки, жалобными голосами:

– Пощадите! Не убивайте нашего отца!..

При виде этих несчастных детей, дрожащих от холода и от испуга, Бурден, несмотря на всю природную жестокость и привычку к подобным сценам, почти растрогался. Однако его неумолимый коллега оттолкнул детей, которые цеплялись за его ноги с умоляющим плачем.

– Эй, прочь, сопляки! Какая собачья должность, иметь дело с такими нищими!

Ужасное происшествие сделало эту сцену еще страшнее. Старшая из девочек, которая лежала в матрасе со своей больной сестрой, вдруг закричала: