Парижские тайны. Том 1

То, что ему представилось, было суровой действительностью.

Перед ним было ужасное видение! Туловище отсутствовало, виднелась лишь одна голова – ее живое воплощение возникло в полутемном алькове…

При виде этой головы г-н Пипле резко откинулся на стуле и замер, не произнося ни слова; он только поднял правую руку и указывал испуганным жестом на жуткое видение, так что, когда г-жа Пипле повернулась к мужу, чтобы понять причину его испуга, она, несмотря на свою обычную выдержку, также испытала страх.

Отступив на два шага, Анастази с силой стиснула руку Альфреда и воскликнула:

– Кабрион!!!

– Да!.. – пробормотал г-н Пипле хриплым, почти замогильным голосом и закрыл глаза.

Растерянность обоих супругов делала честь таланту художника, который великолепно воспроизвел на картоне черты Кабриона.

Когда первое удивление прошло, Анастази, точно разъяренная львица, кинулась к кровати, взобралась на нее и, не без некоторой дрожи, сорвала картон со стены, к которой он был прикреплен.

Свой доблестный поступок эта новоявленная амазонка сопроводила, словно воинственным кличем, своим излюбленным восклицанием:

– Вот и вся недолга!

Альфред, все еще не открывая глаз, вытянул вперед руки, но по-прежнему сидел не шевелясь – так он всегда поступал в критические минуты своей жизни. Только судорожное покачивание его цилиндра говорило время от времени о все еще продолжавшемся сильном душевном волнении.

– Да открой же свои глазыньки, милый мой старичок, – проговорила, торжествуя победу, г-жа Пипле, – все это пустяки… всего лишь рисунок… портрет этого негодяя Кабриона!.. Гляди, как я его топчу! – И Анастази, пылая негодованием, швырнула злополучный портрет на пол и принялась топтать его ногами, восклицая: – Вот точно так же я хотела бы расправиться с этим проходимцем, предстань он передо мною во плоти! – Затем, подняв портрет с пола, она прибавила: – Погляди-ка, сейчас на нем видны следы моих подошв… Да погляди же!

Альфред отрицательно замотал головой и не промолвил ни слова; он только жестом попросил жену убрать подальше ненавистный ему образ.

– Я в жизни не встречала такого наглеца! Ведь это еще не все… Внизу негодяй написал красными буквами: «Кабрион – своему доброму другу Пипле, другу на всю жизнь», – прочла привратница, поднося портрет к свету.

– «Своему доброму другу… другу на всю жизнь!..» – горестно прошептал Альфред.

И он воздел руки, словно призывая небо в свидетели новой и оскорбительной насмешки Кабриона.

– Но, кстати сказать, как все это произошло? – спросила Анастази у мужа. – Ведь утром, когда я перестилала твою постель, никакого портрета тут наверняка не было… Уходя, ты унес ключ от швейцарской с собою, стало быть, никто не мог сюда войти, пока тебя не было. Каким же образом, еще раз спрашиваю я, мог этот портрет здесь оказаться?.. Ах, вот оно что: может, ты сам ненароком повесил его, любезный мой старичок?

При этом чудовищном предположении Альфред подскочил на стуле; он открыл глаза, и они угрожающе засверкали.

– Я… я… повесил у себя в алькове портрет этого изверга, человека, который уже не ограничивается тем, что весь день торчит поблизости и преследует меня? Человека, который преследует меня теперь и ночью во сне, как и наяву, негодяя, повесившего тут свой мерзкий портрет? Вы, видно, хотите, Анастази, превратить меня в буйнопомешанного?..

– Ну и что? Что из того? Разве не мог ты, добиваясь спокойствия, помириться с Кабрионом, пока меня тут не было?.. Ничего дурного я в этом не вижу!

– Я мог помириться с Кабрионом?.. О господи, слышишь ли ты?!

– Но тогда… Ведь подарил же он тебе свой портрет в знак нежной дружбы… Ведь это так, не отпирайся…

– Анастази!

– Ну, а коли подарил, то ты, надо признаться, капризен, как юная красотка.

– Жена моя!..

– Однако, в конце концов, кто же, как не ты, повесил на стену этот портрет?

– Я?! Боже! Великий боже!

– Но кто ж тогда это сделал?

– Вы, сударыня…

– Я?!

– Да, именно вы! – завопил г-н Пипле, не помня себя от гнева. – Я вынужден думать, что это сделали вы. Нынче утром я все время сидел спиной к кровати и мог ничего не заметить.

– Да послушай, миленький ты мой старичок…

– Говорю я вам, что, кроме вас, некому было это проделать… разве только тут замешался сам дьявол… потому как я не выходил из швейцарской, а когда стал подниматься наверх, подчиняясь зову незнакомого мне мужского голоса, в руках у меня был ключ. И я тщательно запер дверь за собою, вы ведь сами ее только что отперли… Попробуйте сказать, что «нет».

– Ей-богу, все так оно и было!

– Значит, вы признаете?..

– Я признаю только то, что ничего не понимаю… Это какая-то злая шутка, и, говоря по правде, ее ловко проделали.