Парижские тайны. Том 1

– И вовсе я не смеюсь, я только что видела ее собственными глазами, когда к вам входила. На ней написано крупными буквами: «Пипле и Кабрион оказывают дружеские и прочие услуги. Обращаться к привратнику».

– Ах ты, господи!.. И все это написано над нашей дверью?! Ты слышишь, Альфред?

Господин Пипле посмотрел на г-жу Серафен с совершенно потерянным видом; он ничего не понимал, больше того – не хотел ничего понимать.

– И все это… написано на дощечке… прямо на улице? – опять спросила г-жа Пипле, пораженная новой наглостью художника.

– Конечно, ведь я сама только что прочла. И тогда я подумала: «Вот странная история! Ведь господин Пипле занимается сапожным ремеслом, должно быть, он вывесил такое объявление и извещает прохожих о том, что он вкупе с неким Кабрионом оказывает «дружеские услуги»… Что же все это означает?.. Тут кроется что-то непонятное… Но так как на дощечке написано: «Обращаться к привратнику», господин Пипле, верно, мне все объяснит… Глядите, глядите, – вдруг воскликнула г-жа Серафен, прерывая свою речь, – вашему мужу, кажется, дурно… осторожно, скорее! Он сейчас упадет навзничь!..

Госпожа Пипле торопливо подхватила мужа, едва не потерявшего сознание.

Последний удар был слишком силен для него; человек в цилиндре чуть не лишился чувств и успел только пробормотать:

– Презренный! Он меня публично опозорил!!!

– Я же сказала вам, госпожа Серафен, что у Альфреда ужасные желудочные спазмы, а тут еще этот ужасный сорванец, который донимает и допекает его своими булавочными уколами… Мой бедный, мой милый старичок этого не выдержит! По счастью, у меня есть капелька абсента, быть может, это поставит его на ноги…

И действительно, благодаря этому проверенному лекарству г-жи Пипле Альфред мало-помалу пришел в себя; но, увы, едва вернувшись к жизни, он вновь подвергся жестокому испытанию.

Какой-то человек средних лет, прилично одетый, с лицом столь простосердечным, а вернее, глупым, что в этом парижском ротозее невозможно было заподозрить способность к какой-либо задней мысли, а уж тем более к мысли коварной, отворил застекленную створку двери и с заинтересованным видом спросил:

– Я только что прочел вывеску, прибитую над ведущим к вам крытым проходом, на ней написано: «Пипле и Кабрион оказывают дружеские и прочие услуги». Будьте любезны и скажите на милость, что это значит? Ведь вы, если не ошибаюсь, здешний привратник?

– Что все это значит?! – завопил г-н Пипле громовым голосом, давая наконец выход негодованию, которое он так долго сдерживал. – Это значит, что господин Кабрион гнусный обманщик! Понимаете, суд-дар-рь?!

При этой внезапной и яростной вспышке гнева посетитель невольно попятился.

Альфред, не помня себя от бешенства, побагровел, высунулся из швейцарской и судорожно вцепился обеими руками во внутреннюю филенку двери; позади него смутно вырисовывались фигуры г-жи Серафен и Анастази: они были едва различимы в полутьме.

– Зарубите себе на носу, суд-дар-рь, – кричал г-н Пипле, – что я не поддерживаю никаких отношений с этим проходимцем Кабрионом, а уж дружеских отношений – и подавно!

– Да вы, должно быть, уже давно не высовывали носа из дому, старый сморчок, коль скоро являетесь сюда и задаете дурацкие вопросы! – язвительно прибавила г-жа Пипле, высовывая из-за спины мужа свою обозленную физиономию.

– Сударыня, – с достоинством ответил посетитель, благоразумно отступая еще на шаг, – объявления вывешивают для того, чтобы их читали. Вы их вывешиваете, а я их читаю, так что я-то в своем праве, а вот у вас нет никакого права говорить мне грубости!

– Да вы сами – ходячая грубость… старый скаред! – резко ответила Анастази, осклабившись.

– Это вы грубиянка!

– Альфред, дай-ка мне твой шпандырь, я хочу снять мерку с рожи этого господина… Я отучу его ходить сюда шутки шутить!.. Он, видно, забыл, сколько ему лет, старый невежа!

– Приходишь к вам, чтобы разобраться в вашем же объявлении, а в ответ слышишь брань! Это вам даром не пройдет, сударыня!

– Послушайте, суд-дар-рь… – простонал злополучный привратник.

– Послушайте, сударь, – подхватил посетитель, в свою очередь выходя из себя, – водите дружбу с кем хотите, хоть с вашим Кабрионом, но, черт побери, не афишируйте это огромными буквами, не мозольте ими глаза прохожим! А посему я почитаю своим долгом заявить вам, что вы неотесанный мужлан и я принесу на вас жалобу полицейскому комиссару.

И, не помня себя от гнева, злополучный посетитель удалился.

– Анастази, – пробормотал Пипле жалобным голосом, – я всего этого не переживу, я чувствую, что ранен насмерть… и нет у меня никакой надежды спастись от гибели. Ты сама видишь: отныне мое имя открыто связано с именем этого негодяя. Он осмелился публично объявить, будто нас связывают узы дружбы, и люди верят ему; я говорю… я утверждаю… я торжественно заявляю, что это чудовищно… этому нет названия… это какая-то дьявольская выдумка! И надо со всем этим покончить раз и навсегда… чаша моего терпения переполнилась… одному из нас – либо ему, либо мне – суждено пасть в этой борьбе!