Парижские тайны. Том 2

– Вы сейчас убедитесь, господин аббат, что избрание директора этого банка доказывает, что Жак умеет исправлять невольно причиненное им зло. Вы знаете, что, к своему сожалению, допустив ошибку при подсчете, Ферран напрасно обвинил кассира в растрате денег, которые были потом обнаружены.

– Я не сомневаюсь…

– Так вот, именно честному юноше Франсуа Жермену Жак поручает пост директора и назначает жалованье в четыре тысячи франков. Ведь это же восхитительно… господин аббат?

– Меня теперь ничто не удивляет, вернее сказать, ничего не удивило до сих пор. Ревностная набожность, добродетели нашего достойного друга должны были рано или поздно привести к подобному результату. Пожертвовать всем своим достоянием для такого благородного дела – это превосходно, – сказал аббат.

– Более миллиона, господин аббат! – воскликнул Полидори. – Более миллиона, целое состояние, собранное постоянным трудом, бережливостью и честностью. И находились же мерзкие люди, способные обвинять Жака в скаредности. «Как, – говорили они, – его контора приносит ему пятьдесят или шестьдесят тысяч франков в год, а он живет, лишая себя всего!»

– Таким людям, – с воодушевлением промолвил аббат, – я ответил бы: в течение пятнадцати лет он жил как бедняк, с тем чтобы однажды щедро облегчить жизнь бедняков.

– Так будь счастлив и горд добрыми делами, которые ты совершил! – воскликнул Полидори, обращаясь к Феррану, мрачно и удрученно устремившему взгляд в одну точку и погрузившемуся в глубокое раздумье.

– Увы, – печально объявил аббат, – не здесь, на земле, обретают награду за подобную добродетель, надо смотреть выше…

– Жак, – слегка касаясь плеча нотариуса, сказал Полидори, – кончай же свое чтение.

Нотариус вздрогнул, провел рукой по лбу, затем, обращаясь к аббату, сказал:

– Простите меня, но я думал… я думал об огромном расширении деятельности банка для бедных вследствие накопления возвратных сумм; если ежегодные ссуды будут вовремя возвращаться, и доходы, следовательно, не уменьшатся. В конце четвертого года в распоряжении банка будет пятьдесят тысяч экю для выдачи беспроцентных ссуд или ссуд под залог. Грандиозное дело… И я радуюсь своему решению, – добавил он со скрытой досадой, думая об огромной жертве, которую его заставляли принести.

Он продолжал:

– Я, кажется, остановился…

– На назначении Франсуа Жермена директором банка, – сказал Полидори.

Жак Ферран продолжал читать:

– «Десять тысяч франков в год предназначаются на расходы и на управление банком безработных, пожизненным директором которого будет Франсуа Жермен, а сторожем – нынешний привратник дома по фамилии Пипле.

Аббат Дюмон, которому будут вручены капиталы, необходимые для основания учреждения, сформирует высшую ревизионную комиссию, в состав которой войдут мэр и мировой судья округа; к ним, по их выбору, будут присоединяться лица, полезные для руководства банка бедных и для его развития, потому что учредитель счел бы себя в высшей степени вознагражденным за то малое, что он сделал, если бы и другие милосердные люди содействовали успеху его начинания.

Об открытии банка будет объявлено всеми возможными средствами оповещения.

В заключение учредитель повторяет: в том, что он сделал для своих братьев, нет никакой заслуги.

Его дело является лишь откликом на божественную мысль: «Возлюбим друг друга».

– А ваше место будет в небесах подле того, кто произнес эти бессмертные слова! – с восторгом воскликнул кюре, пожимая руку Жака Феррана.

Нотариус едва держался на ногах. Не отвечая на поздравление, он поспешил вручить значительную сумму в казначейство, необходимую для основания банка и для выплаты ренты гранильщику Морелю.

– Осмелюсь полагать, – сказал наконец Жак Ферран, – что вы не откажетесь от этой миссии, вверенной вашему милосердию. Впрочем, некий иностранец… по имени Вальтер Мэрф… который дал мне кое-какие советы… при составлении этого проекта, облегчит вашу трудную задачу… и сегодня же придет к вам обсудить практические вопросы; он в вашем распоряжении, если сможет быть чем-либо полезным. Я прошу вас никому, кроме него, не говорить о моем начинании и держать все в глубокой тайне.

– Вы правы. Богу известно, что вы сделали для своих ближних. Остальное не имеет значения. Я сожалею лишь о том, что могу только своим усердием участвовать в этом благородном учреждении. Оно будет таким же пылким, как неисчерпаемо ваше милосердие. Но что с вами, вы побледнели… вам дурно?

– Да, немного, господин аббат, продолжительное чтение, волнение, вызванное вашей похвалой, недомогание, которое я испытываю вот уже несколько дней… Простите мою слабость, – сказал Ферран, с трудом садясь в кресло, – ничего серьезного, конечно, я просто выдохся.

– Быть может, вам лучше лечь в постель, позвать врача? – с живым участием произнес аббат.

– Я – врач, – объявил Полидори. – Состояние здоровья Жака Феррана требует тщательного ухода, я этим займусь.

Нотариус задрожал.

– Отдохните немного, и, я надеюсь, это придаст вам силы, – сказал кюре. – Я оставляю вас, но прежде я дам вам расписку в полученной сумме.