Парижские тайны. Том 2

– Какое ребячество! – воскликнул доктор Гриффон, задерживая своего друга.

– Нет, нет, есть вещи, которые меня печалят и возмущают. Я предвижу, что присутствие на вашем обходе будет для меня пыткой. Я не уйду, хорошо, но я жду вас здесь, у стола.

– Что вы за щепетильный человек! Вы от меня не отделаетесь. Я понимаю, вам надоест ходить от больного к больному. Оставайтесь здесь. Я вас позову, чтобы показать два или три любопытных случая.

– Хорошо, раз вы так настаиваете, но для меня даже это будет сверх меры.

Пробило семь часов тридцать минут.

– Идемте, господа, – пригласил доктор Гриффон.

И он начал обход в сопровождении большой группы студентов.

Подойдя к первой кровати правого ряда, задернутой занавеской, сестра сообщила доктору:

– Доктор, больная номер один умерла сегодня ночью в четыре часа тридцать минут.

– Так поздно? Это меня удивляет. При вчерашнем осмотре я полагал, что она не переживет и нескольких часов. Тело не востребовали?

– Нет, доктор.

– Тем лучше: труп прекрасный, мы не станем делать вскрытие, я осчастливлю кого-нибудь.

Затем, обращаясь к одному из студентов, Гриффон сказал:

– Дорогой Дюнуайе, вы давно ждете объекта, вы записаны первым, вот вам труп!

– Ах, сударь, как вы добры!

– Я желал бы почаще вознаграждать ваше усердие, любезный друг. Но отметьте этот труп, станьте его владельцем… Не то найдется много молодцов, падких на добычу.

И доктор направился к следующему больному.

Студент при помощи скальпеля деликатно отметил буквы Ф и Д (Франсуа Дюнуайе) на руке умершей актрисы[57], чтобы стать владельцем трупа, как выразился доктор.

Обход продолжался.

– Аннета, – тихо спросила Жанна Дюпор свою соседку, – кто такие эти люди, что следуют за доктором?

– Это студенты.

– О боже! И все они будут присутствовать, когда доктор будет расспрашивать меня и осматривать?

– К сожалению, да!

– Но у меня болит грудь… Меня будут осматривать при этих мужчинах?

– Да, конечно, это необходимо, они так хотят. Я горько плакала при первом осмотре, сгорая от стыда. Я сопротивлялась, мне пригрозили, что выпишут из больницы. Пришлось согласиться. Но это меня так потрясло, что болезнь резко ухудшилась. Судите сами, почти голая перед массой людей – крайне неприятно, не правда ли?

– Перед одним врачом, если необходимо, я понимаю, хотя тоже стыдно. Но почему же перед всеми?

– Они учатся, их обучают на нас… Что вы хотите? Мы для того и существуем… На этих условиях нас и приняли.

– Понимаю, – с горечью проговорила Жанна, – даром нам ничего не дают. Однако иногда можно этого избежать. Ведь если моя несчастная Катрин попадет в больницу, ее тоже пожелают осматривать в присутствии молодых людей… Нет, я за то, чтобы она умерла дома.

– Если она попадет сюда, ей придется исполнять все то, что делают другие, как вы и я; но тихо, – сказала Аннета, – соседка может нас услышать. Когда-то она была довольно состоятельной, жила со своей матерью. Вы представляете, как она будет смущена и несчастна, когда к ней подойдут врачи?

– Верно, господи, я дрожу при одной этой мысли. Бедное дитя!

– Тихо, Жанна! Доктор идет, – сказала Аннета.

Глава VIII Мадемуазель де Фермон

Поспешно осмотрев нескольких больных, не вызывавших его интереса, доктор Гриффон наконец подошел к Жанне Дюпор.

При виде этих людей, жаждущих все постигнуть и всему научиться, несчастная женщина, дрожа от страха и стыда, плотно закуталась в свое одеяло.

Строгое задумчивое лицо Гриффона, его проницательный взгляд, его нахмуренные брови постоянно размышляющего человека, резкая, нетерпеливая и краткая речь еще более усилили ужас в душе Жанны.

– Новая пациентка, – произнес доктор, прочитав на дощечке запись больной.

Затем он бросил на Жанну испытующий взгляд.

Наступила глубокая тишина, в течение которой ассистенты, подражая мэтру, с любопытством взирали на больную.

Для того чтобы избежать мучительного волнения, вызванного присутствием студентов, Жанна с тревогой смотрела на врача.

После внимательного осмотра больной доктор, заметив желтоватый цвет глазного белка, показавшийся ему ненормальным, подошел ближе к пациентке и, пальцем приподняв веко, молча взглянул на глаз.

Несколько учеников, заметив нечто вроде немого приглашения профессора, стали поочередно осматривать глаз Жанны.

Затем доктор стал задавать вопросы:

– Ваше имя?

– Жанна Дюпор, – прошептала больная, все больше пугаясь.

– Возраст?

– Тридцать шесть лет с половиной.

– Громче. Где вы родились?

– В Париже.

– Ваше занятие?

– Швея-бахромщица.

– Вы замужем?

– Увы, да, мосье, – ответила Жанна, глубоко вздыхая.

– Сколько лет замужем?

– Восемнадцать лет.

– Дети есть?

Вместо ответа бедная мать, до того отвечавшая сдержанно, залилась слезами.

– Плакать не следует. Надо отвечать. Дети есть?

– Да, доктор, два мальчика и дочь шестнадцати лет.

Последовал ряд вопросов, которые невозможно повторить и на которые Жанна отвечала, смущаясь, после суровых внушений доктора; несчастная женщина умирала от стыда, вынужденная громко говорить о таких вещах перед обширной аудиторией.