Парижский детектив

— Иногда и пот приходится вытирать, — уверила Верка. — Но главное — ноты перелистывать и регистры переключать.

Катя поразилась: оказывается, орган то ревет, то плачет только потому, что помощник в нужный момент дергает за специальные рычажки-регистры. Расположены они неудобно — сбоку клавиатуры, по обе стороны от исполнителя, и помощнику весь концерт приходится бегать вокруг него.

— Ни в коем случае каблуки не надевай! — напутствовала подруга. — Органист во время концерта злой. Не дай бог цокнешь случайно — лягаться начнет. А однажды я с регистром напутала — так он мне вообще ногу оттоптал.

Кате становилось все страшнее и страшнее. А Верка продолжала лить в огонь масло:

— И за страницами следи со всех глаз! На половинку ноты опоздаешь — он уже слюнями брызжет. Потом в антракте может цветами исхлестать.

— Вер… может, ты еще кого-нибудь поищешь? — жалобно попросила Катя. — У меня слух-то, ты знаешь, не очень… Да и регистры эти… как я их все запомню?!

— Катерина! Ну кого я найду?! — сердилась подруга. — У нас у всех расписание плотное, вечера заняты. Скажи спасибо, хоть есть возможность с утра потренироваться!

— Спасибо, конечно, — пробормотала Катя.

…Костя наговорил ей много обидного, когда в пять утра она побежала на первый поезд метро… Напоследок заявил:

— Точно кролик! Совсем без мозгов… Надо ж такое придумать: в ка-ан-сэр-ваторию она собралась! В пять утра! Кому лапшу вешаешь?

— Уж лучше в консерваторию, чем, как ты, в казино, — пробурчала Катя и хлопнула входной дверью.

Шварк раздался на весь подъезд. В соседней квартире аж собака залаяла. А Катя с удивлением отметила: ей полегчало.

…В утренней консерватории было что-то торжественное и мистическое: заспанная вахтерша, гулкий зал, строгие лица композиторов на стенах… Орган, казалось Кате, смотрел на нее снисходительно: куда, мол, тебе до меня, кролик…

Верка позволила подруге изобразить «собачий вальс». Даже столь примитивные звуки на органе вышли торжественными, эпохальными. А Рубинштейн на портрете от легкомысленной мелодии, привиделось Кате, скривился…

— Все, хорош баловаться, — постановила Верка. — Давай делом займемся. Смотри, вот они, регистры. Запоминай. Но я тебе еще и картинку дам, там нарисовано, как они расположены. А вот ноты — вся сегодняшняя программа. Сплошной Бах. Дома обязательно проиграй, чтоб запомнить, когда страничку перелистывать. А вот, видишь, в нотах значки: когда какой регистр включать. Тоже заучи назубок. И смотри не опаздывай — великий Гинзбург перед концертом кофе требует. Любит, чтоб не буфетчица подавала, а помощница.

— Вера! Я… я не успею все это запомнить! И проиграть… Да я пять лет за инструмент не садилась! И памяти у меня нет! Особенно музыкальной…

— Катюшка, милая, солнышко, ну пойми ты! Надо мне улететь, надо! Я, может, оттуда с обручальным кольцом вернусь, понимаешь? А тут — какой-то концерт. Но не могу же я просто не прийти! Представляешь, что будет, если Гинзбург без помощницы останется?

«Ну а я-то тут при чем?» — устало подумала Катя. Но, конечно, промолчала.

…Весь день до пяти она мучила старенькое домашнее фортепьяно. С грехом пополам, двумя пальцами, изображала Баха. К третьему часу мучений соседи принялись колотить в стену. Но Катя стучала и стучала по клавишам, бормоча: «Туру-рум… страница… рурурурурурум…регистр…пу-у-ум…регистр…»

В четыре позвонил Костя. Сказал ласково, будто б и не орал на нее в ночи:

— Я сегодня рано приду, часов в восемь. Ужин организуешь?

— Ужин… там в холодильнике плов остался. Разогревай. Я часов в десять вернусь.

— Снова в консерваторию собралась? — издевательски уточнил он.

— В консерваторию, — спокойно ответила Катя. И пригласила: — Хочешь — приходи. Органный концерт Гарри Гинзбурга, в Большом зале. А я Гинзбургу помогать буду.

— В каком, интересно, смысле — помогать? — поинтересовался Костя.

Катя, испуганная, уставшая, злая, не удержалась:

— Да уж не в таком, как тебе твоя секретарша помогает.

— Катерина, — строго попросил Костя. — Ты выражения выбирай.

— Пошел ты… — пробормотала Катя.

Эту конструкцию она употребила впервые в жизни.

Не дожидаясь Костиного ответа, положила трубку и ошалело повторила: «Пошел ты!»

Грубые слова звучали музыкой. Ай да она, ай да кролик!

* * *

Гарри Гинзбург встретил новую помощницу ласково:

— Красавица какая: шейка худенькая, ручки тоненькие…

Катина правая рука немедленно оказалась в объятиях его жарких губ.

— Э… рада познакомиться с вами… Гарри… э-э…

— Для тебя — просто Гарри.

Он оставил в покое ее кисть и притянул девушку к себе. Катя приготовилась вырываться, но Гинзбург лапать ее не стал. Просто сжал ее со всей мощи и выдохнул в ухо:

— Смотри, цыпочка… Вера мне позвонила, за тебя поручилась. Классная, сказала, специалистка. Так что гляди. Чтоб сработала как по нотам.

Слегка сжал ее шею огромной лапищей:

— А ошибешься — после концерта лично удавлю. Все, беги скоренько за кофе. Без сахара, двойной.

* * *

Гарри Гинзбург считался лучшим органистом страны.