Парижский кошмар

Ужасный зверь добрался по улице Тампль и Севастопольскому бульвару до бульвара дю Пале, остановился — без всякой видимой причины — перед зданием префектуры и, найдя на уровне головы открытое окно, просунул в него шею. Теперь он поводил головой с рогатым гребнем в кабинете префекта…

— Это что такое?! — вскричал префект, отскакивая назад.

— Вторжение чудовищ! — отвечал шеф Сюрете, которому полагалось знать все.

Существо, однако, не выглядело угрожающим. Оно казалось немного ошеломленным и с глупым видом бесцельно мотало головой из стороны в сторону. И ему было нечем защищаться!

Префект подбежал к двери, распахнул ее и увидел в коридоре полицейского. Тот спокойно дремал, ничего не ведая о катастрофе.

— Сержант! — закричал префект. — Пойдемте! Быстрее!

Полицейский проснулся и вскочил на ноги.

— Саблю наголо! — приказал месье Лепин. — Отрубить это!

«Это» было головой игуанодона.

Сержант размахнулся, твердой рукой направил удар и — ничего не отрубил! Лезвие отскочило от шкуры и взлетело в воздух.

В этот момент на балконе что-то появилось… возможно, человек, цеплявшийся прежде за шею животного… и с глухим стуком покатилось по ковру.

Это действительно был человек, но каким же растрепанным, изможденным и несчастным он выглядел! Пока голова чудовища продолжала раскачиваться, едва не задевая за потолок, его подняли, поддерживая под руки — и месье Лепин воскликнул:

— Я знаю этого человека! Это детектив Бобби!

Бобби попытались привести в чувство. В рот ему за неимением национального виски влили немного кирша. Эффект оказался таким же действенным: Бобби внезапно выпрямился, узнал префекта, приблизился к нему и проговорил:

— Боже мой! Какой ужас!

— Ужас?

— Ничего не помню… пещера, пропасти, лед, скалы, черные движущиеся пятна… потом обвал… вижу чью-то шею… цепляюсь… меня уносит…

— Объяснитесь! Что случилось?

Игуанодон, казалось, смотрел на Бобби и ободряюще кивал… Затем его шея, как смотанный шланг, исчезла в окне.

Бобби глубоко вздохнул. Кошмар закончился, по крайней мере на время.

Он пустился в объяснения.

Рассказал о невероятном, необъяснимом, но тем не менее имевшем место быть приключении.

Месье Лепин взял шляпу и обратился к подчиненным:

— За мной, господа! Париж в опасности… Мы должны исполнить свой долг!..

* * *

Поразительные вещи происходили в огромном городе.

Трицератопс остановился у ворот Сен-Дени, попытался пройти и отшатнулся, найдя проход слишком узким. Затем, как древний крепостной таран, он выставил рога и бросился на арку, разбивая на куски чудесные рельефы Людовика XIV.

Мамонт вел себя спокойней. Заполняя собой всю улицу, он миновал «Гимназ»[45], ненадолго остановился перед «Мезон-Руж» и усталой походкой доплелся до «Бребан», где подогнул ноги и улегся, перекрыв Фобур-Монмартр.

Двадцатиметровый бронтозавр истощил свои силы в попытке забраться в Панорам. В конце концов он застрял в узком пассаже, причем голова его выходила к «Варьете» со стороны артистических уборных, а хвост обвивал террасу кафе «Верон».

Мегатерий застыл на ступенях Оперы, словно оратор, собирающийся обратиться к публике, а затем прислонился к двери, как бдительный билетер, готовый услужить патронам.

Птеродактиль, летевший с заметным трудом, присел передохнуть на одном из карнизов церкви Мадлен. Его хвост свисал вниз и возбужденно покачивался, задевая памятник Жюлю Симону.

Прошло уже три часа. Наступил полдень.

Власти наконец убедились, что опасность реальна, и начали действовать. По опустевшим улицам промчалась артиллерия; приземистые кони тащили за собой пушки и пулеметы. Если придется разнести половину Парижа, рассудили власти, это должно быть сделано быстро и энергично.

Все население Правого берега заперлось в домах, задыхаясь от ужаса и потеряв надежду спастись бегством.

Солдаты осторожно наступали в боевом порядке, выставив оружие. Снаряды спали в пушечных дулах, с нетерпением ожидая приказа проснуться; на бульварах разворачивались батареи, а месье Лепин шел впереди во главе отряда полицейских…

А затем случилось нечто не менее странное.

Наступавшие увидели, как монстры зашатались на своих чудовищных ногах и, покачиваясь из стороны в сторону, один за другим рухнули наземь… Огромная туша заполнила весь зал «Олимпии». Другая доползла до скульптуры Карпо в Опере и, плотоядно задрав морду к обнаженным танцовщицам[46], испустила дух…

Гигантская птица на карнизе церкви Мадлен словно распласталась на камнях, затем соскользнула вниз и похоронила под своими ослабевшими крыльями ларьки цветочного рынка.

Огромный ящер в Панорам рухнул на плиты пассажа. По его позвоночнику пробегала дрожь, стихая с каждой секундой…

Игуанодон, покинув префектуру, добрел до парапета, попытался перелезть и упал в Сену, где раздавил баржу; люди с нее едва успели прыгнуть в воду.

Повсюду происходило одно и то же…