Парижское эхо

Полчаса спустя я отстранилась от Джулиана и положила руку ему на грудь.

– Мне нужно сказать тебе кое-что еще.

– Слушаю.

– Я не верю в счастливый конец.

– Я тоже.

– Счастливый конец бывает только в беллетристике, которую продают в аэропорту. Знаешь, такие книги, где в первой главе над героиней-крестьянкой жестоко издеваются все кому не лень, а шестьсот страниц спустя ее правнучка открывает универмаг на Парк-авеню.

– Как правило, речь идет о целой сети универмагов, – заметил Джулиан.

– Как бы то ни было, в последние сто лет счастливый конец считается чем-то очень…

– Вульгарным?

– Да. Поэтому мне он не нужен.

– Ханна, не волнуйся. Ничего подобного я тебе не предлагаю. Во-первых, какой же это конец? Это лишь начало очередной главы. Интерлюдия, так сказать. До истечения срока аренды на эту квартиру осталось не так уж много времени. Ну а во-вторых, что касается счастья. Не могу ничего обещать. Но мне кажется, нам будет весело. Знаешь, пожалуй, я в этом даже уверен.

– Почему?

– Потому что я очень тебя люблю. Твою искренность, страсть, смелость. Я люблю, когда, разволновавшись, ты проводишь рукой по волосам. Звук твоего голоса. А еще – как ты одеваешься. Я люблю, как сильно ты переживаешь за судьбы людей, с которыми даже незнакома. Это вдохновляет. И поражает до глубины души.

– Я сейчас расплачусь.

– Мне трудно выразить словами, насколько я восхищаюсь всем, что ты сделала и во что веришь. Я восхищаюсь тобой. Правда. Ты даже не представляешь себе насколько.

– А я-то думала, что просто умею тебя рассмешить. Поэтому ты меня и дразнил.

– Боюсь, что дразнил я тебя, только чтобы выразить свою симпатию.

– Когда же ты понял, что любишь меня?

– Думаю, я всегда это знал. Но поначалу эти чувства затмевало влечение.

– Надеюсь, оно еще с тобой. Влечение.

– Конечно. Не волнуйся. Наверное, по-настоящему все изменилось в тот момент, когда я понял, что ты всегда будешь видеть во мне лишь помощника в исследованиях или дядюшку с сомнительной репутацией. Мне пришлось смириться с тем, что ты никогда не посмотришь на меня так, как смотрел на тебя я. И тогда я полюбил тебя не только за глаза и цвет волос. Знаешь, они у тебя одновременно и черные, и каштановые, но не отдельными прядями, а как бы вместе. Два цвета – вместе, как будто…

– Знаю. Редкий дар, но мне приходится с ним жить.

– Возвращаясь к нашей теме. Да, именно тогда я и понял, как сильно тебя люблю.

– То есть сначала тебе пришлось смириться с тем, что мы никогда не будем вместе?

– Да. Какое-то извращение, не находишь?

– Согласна.

– А что же насчет тебя?

– Ой! Боюсь, моя история не такая складная. Долгое время я была тупой идиоткой, а потом вдруг перестала быть тупой идиоткой. Я открыла глаза. Впервые увидела все таким, как оно есть. Увидела твою доброту и нежность. Твои благие намерения. И небесно-голубые глаза. Я поняла, что все это время вела себя как пустая самодовольная сучка, которая только и может, что жалеть себя.

– Глупости. Тебя ранили. В таких случаях нужно время.

– И доброта.

– Спасибо.

– А еще, как ни странно, сыграли роль слова моего жильца. Он постоянно спрашивал про тебя и про наши отношения. Поначалу меня это раздражало. Но стоило мне подумать и…

– Мне нравится этот парень. – Джулиан усмехнулся, а потом добавил: – Можно и я тебе кое-что расскажу?

– Все, что угодно. Всегда.

– Когда ты впервые рассказала мне про своего русского, я был уверен, что за вашим разрывом последовало какое-то продолжение. Я решил, что ты не все сказала. Думал, может, ты забеременела, родила ребенка и отдала его на усыновление, или…

– Как Джони Митчелл.

– Я был уверен, что тебе пришлось пережить еще одну травму. Что ты поехала за ним в Санкт-Петербург, и там тебя арестовали. Или…

– Такие мысли меня посещали. Иногда я воображала, как встречаю его жену на Невском проспекте и стреляю в нее из револьвера с перламутровой рукояткой.

– Думаю, именно тогда я в полной мере осознал, насколько ты мне дорога. Когда увидел, как сильно тебя ранила любовь.

Признаюсь, к этому моменту я уже заплакала.

– Знаешь, в каком-то смысле убийство все-таки состоялось, – сказала я. – Я убила в себе маленькую девочку. Когда-то была и другая версия меня: более настоящая, полнокровная. Но ей пришлось умереть – чтобы я смогла вести нормальную жизнь.

– Подумать только, десять лет…

– Может, я и убила в себе ту девочку, но убить его, – а точнее, свою фантазию о нем, – я просто не смогла. Сама мысль о том, что нет никакой надежды, казалась мне невыносимой. Поэтому я решила скорбеть. Чтобы сохранить надежду.

– Одна любовь… – выдохнул Джулиан.

– Матильда…

– Боже мой.

Кажется, теперь он тоже плакал.

– Все кончено, – сказала я.

Когда мы оба немного успокоились, Джулиан взял меня за руку.

– Помнишь, мы говорили о счастливом конце…

– Да. – Я села прямо и добавила: – И меня очень приободрили твои слова. Ты сказал, что это вовсе не конец и, может, даже не счастливый.

– На самом деле я имел в виду, что…

– Мне кажется, я понимаю, что ты пытаешься мне предложить. Не бог весть какую интерлюдию, в которой будут любовь и шанс отлично провести время. Так?

– Более-менее. Звучит вульгарно?