Парижское эхо

Писали их почти всегда мужчины – и, конечно, о мужчинах. Но моя тема предполагала работу с сырым материалом, свободным нефильтрованным потоком человеческого опыта и личных переживаний. Через колледж я оформила абонемент в библиотеке Сорбонны, а потом отправила несколько заявок в фонды и небольшие исследовательские организации, которые занимались периодом оккупации, а также еврейской историей и женским вопросом. Первым делом я направилась в Девятый округ, во Франко-германский мемориальный центр имени Жана Моллана. Этим недавно созданным учреждением руководил директор-немец, а располагалось оно к югу от площади Пигаль, всего в нескольких шагах от музея художника Гюстава Моро.

Спустя минут двадцать я поднялась из метро «Сен-Жорж» и вышла в яркое прозрачное утро. Оглядевшись по сторонам, я с удивлением поняла, что стою на небольшой площади, в центре которой возвышается памятник известной французской куртизанке. К падшим женщинам в Париже всегда относились с известным почтением; надпись на памятнике сообщала, что когда-то местных девушек легкого поведения называли «Лореттами» — в честь здешнего собора Нотр-Дам де Лорет.

Центр Жана Моллана располагался во внутреннем дворе, попасть в который можно было с главной улицы, через небольшое служебное помещение. Именно таким мне когда-то и запомнился Париж: толстые стены из старого камня, новомодные стеклянные двери и нещадный жар центрального отопления. В приемной я отдала служащему центра свою фотографию, и тот стал меня оформлять. Глядя, как ламинируют мой пропуск, я вдруг почувствовала себя дома, словно вернулась из долгого путешествия.

Задумка была такой: отыскать в архиве аудиозаписи и письменные документы, которые могли бы рассказать мне новую, еще неизвестную историю Франции. Я надеялась найти в живых современницу тех событий, женщину, видевшую оккупированный Париж своими глазами. Если в 1942 году ей было, скажем, двадцать два, то сейчас должно быть восемьдесят шесть. Что ж, такое вполне возможно. Мне бы очень хотелось найти женщину, не просто заставшую тот период, но пережившую какую-то личную историю, благодаря которой я смогу заглянуть в прошлое и рассмотреть во мраке целую эпоху.

Поднявшись на второй этаж, я зашла в теплый аудио-зал; в воздухе пахло свежим деревом и краской. Я села в одну из кабинок и запросила индекс всех доступных аудиозаписей. Программа выдала список имен с краткой информацией под каждым. Мне нужно было сделать собственную подборку по ключевым фразам типа: «талоны на еду», «немцы», «уход за ребенком», – но у меня ничего не получилось, так как в архиве не нашлось ни одной перекрестной ссылки. Меня ждала долгая и кропотливая работа, результат которой зависел не только от моей выдержки, но и от удачи. Я стала просматривать каталог и через полчаса нашла подходящую запись.

ЛЕМАР, Жюльетт, род. 1920 г. Запись 1.

LYA T/WBTJM/KR/1943/8754/235А,

записано: 9 июня 1998 г.

К аудио прилагалась пояснительная записка от Центра: «Подробности жизни молодой женщины из рабочей семьи. Поддерживала отношения с немецкими солдатами. Не проявляла интереса к жизни соседей. Контрабандные продукты. Жертва чистки 1944 г.».

Перевернув свой мобильник экраном вниз, я надела наушники и нажала на экране кнопку «Воспроизвести».

Молодая парижанка Жюльетт Лемар проживала на рю де Танжер. Каждый день она спускалась в метро на станции «Обервилье – бульвар де ля Виллет» и ехала на работу в магазин одежды на улице Риволи. Остановив запись, я отыскала в своем карманном атласе рю де Танжер, но никакой станции метро там почему-то не оказалось. Судя по окрестностям – рядом находились северная часть канала Сен-Мартен и площадь Сталинграда, – район был довольно мрачным. Жюльетт говорила на очень чистом французском, с небольшим парижским акцентом; свою речь она как будто выучила наизусть, ну или, по крайней мере, тщательно продумала, опасаясь сказать лишнего.