Парижское эхо

Сначала я заметила под колоннадой какие-то темные фигуры. Шел дождь. Вскоре на пороге магазина возникли два немецких офицера. Они вежливо поздоровались и стали осматриваться. Со мной в ту смену работала подруга Софи. В торговом зале всегда находилось несколько девушек, не меньше шести – в любое время дня. Имейте в виду, тогда наш магазин считался большим и довольно модным.

При виде этой серой формы и начищенных до блеска ботинок мне всегда становилось не по себе. Я их боялась. Но Софи относилась к ним иначе. «Это просто одинокие мужчины, – говорила она. – Дома у них остались сестры. Такие же девушки, как мы». Владелец нашего магазина, месье Фланден, настаивал, чтобы мы держались вежливо со всеми клиентами. Но никакого списка правил или запретов у нас никогда не было. Разве что не суетиться и не создавать проблем.

Один из офицеров – тот, что был помоложе и с гладким пухлым лицом, – попросил показать ему кое-какие платья. У него была очень неприятная физиономия – в точности хряк с бесцветными ресницами. Кожа лоснилась. Но из-за своей формы и офицерского звания он считал себя лучше других.

Тот, что постарше, был довольно высоким, темноволосым и с грустными глазами. Я невольно обратила на него внимание. У него было больше медалей, чем у второго офицера, и выглядел он так, будто в Париж его отправили по состоянию здоровья – может, для войны с русскими он был уже староват. Подойдя к вешалке с платьями, где я пыталась что-то объяснить его сослуживцу, высокий офицер слегка наклонил голову и – если мне, конечно, не привиделось – слегка щелкнул каблуками. Затем он представился, назвав свою фамилию и звание: майор Рихтер. Сказал, что собирается в увольнение и хотел бы привезти жене подарок – перчатки. Кажется, его семья жила в Ротенбурге.

Обратившись ко мне, он попросил:

– Мадемуазель, окажите мне услугу. Примерьте, пожалуйста, вот эти перчатки. Мне нужно понять, как они сидят на дамской руке. У вас такие изящные руки, совсем как у моей жены.

Софи встала к прилавку с галантереей. Минут двадцать она перебирала ящики, предлагая офицеру одну модель за другой: лайка, мех, свиная и телячья кожа – примерив очередную пару, я протягивала офицеру руку, чтобы тот оценил посадку и фасон. Для этих немцев Софи разыгрывала поставщика, а я – манекенщицу. Я никогда не считала себя скромницей, но каждый раз, когда высокий офицер рассматривал мои руки в новой паре перчаток, мое лицо заливалось краской. При этом выглядел он очень серьезным, ни тени улыбки. Казалось, он принимал важное стратегическое решение или оценивал произведение искусства. У него было худое лицо с сероватой, гладко выбритой кожей.

В конце концов он выбрал прекрасную утепленную пару из лайки цвета темного шоколада, с декоративными швами и меховыми запястьями. Он хотел самостоятельно проверить качество выделки и дождался, пока я сниму перчатки и разложу их на прилавке. Потом он приложил перчатку к щеке, словно кожа на его пальцах была недостаточно чувствительной, и резко ее отдернул. Модель была дорогой, но в кошельке у него оказалась целая пачка банкнот.

Когда я стала заворачивать перчатки в бумагу, он вдруг сказал: «Простите, мадемуазель, не согласитесь ли вы со мной поужинать? Рядом с Оперой так много прекрасных ресторанов! Я договорюсь, чтобы потом вас отвезли домой на машине».

Я ушам своим не поверила и промычала что-то про строгих родителей, которые запрещают мне гулять по вечерам. Тогда он ответил: «Разумеется, я понимаю. Простите меня. Спасибо за вашу помощь. И за ваши руки. Прощайте».